Из обрывков и отрывочных фрагментов рукописи Игоря Рудникова, написанных им в застенках ФСБ и переданных на волю через надёжных товарищей, сотрудникам редакции “Новые колёса” удалось восстановить практически весь рассказ целиком, повествующий о драматических событиях начала ноября 2017 года...
4 ноября 2017 года вечером, около 22 часов, меня привезли из зала суда в СИЗО-1 на Ушакова. Председатель суда после 9-часового заседания дал согласие на арест - Котышевский терпеливо выслушал моего адвоката Олега Вышинского, не перебивал меня, но полностью поддержал доводы прокурора Гриня, следователя СК Кошелева: взять под стражу до1 января 2018 года.
Глава I Спецоперация
Сюжет-приговор
...В зале суда с тремя скамейками для публики. Половину мест сразу заняли ребята 20-22 лет. Явно сотрудники какого-нибудь силового подразделения ФСБ. Были одеты в типовое штатское - тёмные куртки, чёрные брюки, однообразную обувь. Они не скрывали, что знакомы и здесь находятся на задании.
Потом спецназ ФСБ в масках по одному запускал журналистов. Пробились Олег Зурман из Newkaliningrad.ru и Алексей Щёголев из Rugrad. Вошла съёмочная группа ГТРК “Калининград”, запустили моих представителей: Михаила Золотарёва и Владимира Кравченко, члена СПИ и журналиста “Новой газеты” Леонида Никитинского, журналистов “НК” Юрия Грозмани и Александра Захарова. Прорвались Олег Альтовский (“Новый караван”), блогер Андрей CR SL, Константин Рожков (“Свободный Калининград”), Борис Образцов (“Тридевятый регион”), фотокоры Klops.ru и Newkaliningrad. Был и фотохудожник Юрий Павлов. Было очень тесно, поэтому всех в зал не пустили. Остался за дверями Витаутас Лопата и ещё многие.
Ради ГТРК судья разрешил (прокурор и следователь не возражал) съёмку заседания. Представляю, что показал Долгачёвский “зомбо-ящик”, какие избранные места зачитанного обвинительного заключения. Судя по тому, что продемонстрировал мне адвокат (распечатка с сайта ГТРК заявления Алиханова), готовился сюжет-приговор. Расчёт на то, что аудитория ГТРК в десятки раз больше всех остальных СМИ.
Страшный спектакль
Нам было что сказать - и мы сказали. Так что тем, кто захочет узнать, как проходила операция “Провокация” в исполнении генерала Леденёва, СК и ФСБ, тот сумеет найти информацию на просторах интернета. Про то, как коррумпированный руководитель СУ СК полтора месяца пытался под видом необходимых мне документов дать 50 тысяч долларов.
При этом все разговоры и встречи скрытно записывались. В том числе и на видео. Не получалось. Тогда “конверт с документами” Леденёв вручил издателю газеты Светлане Березовской. Это произошло 1 ноября 2017 года, в 12.30 в кафе “Pro Sushi”, напротив редакции. Тут же Светлану скрутили люди в масках - спецназ ФСБ. Через полтора часа они приехали за мной. Чтобы задержать редактора газеты, был устроен страшный спектакль перед жителями многоэтажного дома. Объявив о заминировании, сотрудники ФСБ выгнали людей из квартир, собрав их напротив подъезда. А потом уже постучали в квартиру моей мамы - я вышел на лестничную площадку.
Навстречу шёл мужчина лет тридцати в чёрной куртке, следом два спецназовца ФСБ в масках.
Кулаками по затылку
- Вы за мной? - спросил я.
- Взять его! - скомандовал фээсбэшник в куртке. - Наручники!
Я протянул обе руки, но мне их сначала заломали за спину и резко рванули вверх. Жёстко, больно. В мгновение я оказался в положении “на дыбе”, а голова ударилась об пол. На запястьях защёлкнули наручники. Маски потащили меня вниз по лестнице. Слева меня били кулаками по затылку и голове, справа удары наносили в живот и по рёбрам. На выходе из подъезда избиение прекратилось - на глазах напуганных людей меня затолкали на заднее сиденье легковушки, по бокам уселись маски. Снова закованные руки в потолок, а голова в пол. И пока машина ехала, избиение продолжалось. За рулём сидел фээсбэшник в чёрной куртке. Как потом выяснилось, старший лейтенант Тархов. На мои крики он отпускал шуточки: “Прекратите плакать!”
Маска слева от меня из-за тесноты орудовала локтем, била по моим рёбрам. Так что вскоре мне уже было трудно дышать. При вдохе грудную клетку пронзала острая боль. Наконец машина остановилась, Тархов скомандовал: “Выводи!”
И мне позволили поднять голову.
“Я кричал от боли”
Мы стояли перед редакцией “Новых колёс”, на тротуаре. Вокруг мелькали прохожие, и Тархов приказал снять наручники. В салоне машины маски никак не могли попасть ключом в замки наручников. Наконец удалось расстегнуть браслет на правой руке, а левый браслет, как оказалось, стягивал не запястье, а кисть - вот откуда такая дикая боль. Ещё немного повозившись с замком, левая маска принялась срывать с кисти нерасстёгнутый браслет. Я кричал от боли, а стальной обруч буквально врос в распухшую руку. Тогда маска принялась загибать кисть то в одну, то в другую сторону и в какой-то момент браслет удалось сдёрнуть с моей руки.
Мне позволили выпрямиться и вытащили на улицу. Под конвоем Тархова и двух масок я поднимался по лестнице на второй этаж, к дверям редакции. На лестнице у входа стоял Витаутас Лопата - значит, об операции против сотрудников “НК” уже сообщили СМИ, Лопата приехал поддержать, но его сразу оттеснили сотрудники ФСБ.
Появился Михаил Золотарёв, но не было адвоката. Вышинский не успевал. Тархов потребовал, чтобы журналисты открыли дверь изнутри, иначе ФСБ вызовет МЧС и будут ломать. Я попросил ребят открыть. На пороге стоял Александр Захаров, в холле - Юрий Грозмани, они даже пытались улыбаться. В моём кабинете журналистка Дина Якшина разговаривала с посетителями. Тархов потребовал освободить помещение. Люди ушли, Дина осталась в приёмной и держалась допоздна.
Земля уходила из-под ног
Обыск в редакции продолжался около 9 часов. Потрошили всё, но забрали только жёсткие диски из всех компьютеров, системы видеонаблюдения и, конечно, деньги из сейфа редакции - 35 тысяч рублей и 4 тысячи долларов, полученных от реализации газет в магазинах и предназначенные для оплаты типографских услуг... Рубли мы конвертировали в доллары, наученные горьким опытом 2014 года, когда национальная валюта враз обесценилась в два раза. Забрали также хранившееся здесь золотое колечко, серьги и личные сбережения издателя газеты Светланы Березовской (4.250 долларов и 210 евро). Спасибо Золотарёву и Кравченко - они заставили силовиков держаться хоть в каких-то рамках, и погром не превратился в разгром.
Чем всё закончилось, я уже не видел. После побоев мне стало настолько плохо, что мой внешний вид напугал даже фээсбэшников.
Тархов не возражал против вызова “Скорой помощи” - она приехала минут через сорок. Врач и фельдшер уложили меня на диван, сделали укол, поставили капельницу, дали таблетку. Полегчало. Но земля по-прежнему уходила из-под ног.
А если он умрёт?
Медики настаивали на обследовании в больнице. Сквозь пелену сознания я слышал их диалог с силовиками.
- Вы что, хотите его увезти?
- Да.
- У нас оперативное мероприятие!
- А если он умрёт?
Такое развитие событий не входило в планы ФСБ, и меня на носилках вынесли на улицу - к машине “скорой”. Помню, что в ночи засверкали вспышки фотоаппаратов - у редакции собрались журналисты других изданий. Дальше, как во сне. Дорога, рядом сидят те же маски, машина подпрыгивает на ухабах. Больница на Клинической, приёмное отделение, меня раздевают до трусов, осматривают (берут кровь из вены, снова делают уколы, щупают рёбра, я стискиваю зубы, закусываю губу, чтобы не закричать), на каталке везут на рентген, накладывают гипс на левую руку. Потом слышу вердикт врача - везите в БСМП. Снова “скорая”. Рядом со мной маски. Ухабы на дороге, ночь... Опять приёмный покой, яркий свет в глаза, врач опять ощупывает, смотрит результаты анализов областной больницы, ещё один укол в бедро.
Два часа ночи
Появляется молодой человек в рубашке, галстуке, чёрной куртке (клон Тархова). Я лежу на каталке, он хлопает меня по груди.
Спрашиваю: “Вы кто?” Отвечает: “Офицер ФСБ”. И добавляет: “Всё, поехали”.
Маски толкают каталку по коридорам, распахиваются очередные двери - мы на улице. Идёт дождь, холодные капли растекаются по телу, меня бьёт дрожь. Каталка утыкается в чёрную легковушку. Маски стаскивают меня и запихивают в салон. Но уже не бьют. И наручники не надевают. Машина летит по ночному Калининграду. Краткая остановка на Генделя, около местного управления ФСБ. Опер в чёрном исчезает и возвращается через полчаса. Я сижу в машине - в трусах, футболке и носках, пытаясь унять дрожь.
Опер садится за руль и сообщает, что меня везёт на обыск в квартиру моей мамы, на Колоскова. Светящийся циферблат часов автомобиля показывает время - 2 часа ночи.
 |
 |
 |
|
| Одна из “масок” спецподразделения ФСБ, принимавшего участие в зверском избиении Игоря Рудникова 1 ноября 2017 года. Личность данного товарища в настоящее время устанавливается. После проведения расследования документы будут переданы в Центр защиты гласности Галины Араповой в Москве. | Судья Калининградского областного суда Сергей Капранов. Вопреки здравому смыслу и многочисленным аргументам, абсолютно не учитывая состояние здоровья Игоря Рудникова, оставил меру пресечения без изменения - до 1 января 2018 года содержание в СИЗО. | Председатель Центрального районного суда Калининграда Сергей Котышевский. При вынесении решения о выборе меры пресечения для Игоря Рудникова остался глух ко всем убедительным и разумным доводам адвоката Вышинского и утвердил вердикт, навязанный “сверху” - заключение под стражу и содержание в СИЗО. |
Босиком по лужам
Машина тормозит возле восьмиэтажного дома. Здесь уже толпятся силовики. Три десятка метров до подъезда я иду босиком по лужам. Дверь с кодовым замком распахнута настежь, ошарашенная женщина, старшая по дому, отводит глаза.
Опер ФСБ издевательски спрашивает ключи от квартиры.
- Нет? Тогда будем ломать. Вызывайте МЧС, - командует он кому-то.
Полчаса стоим на лестничной площадке.
- За это время вы могли бы привезти ключи из редакции, - пытаюсь взывать к разуму. Силовики никак не реагируют - эмчээсовцы бьют молотками по замку, орудуют ломиками, затем пилят болгаркой - искры рассыпаются по всей площадке. Ни одна дверь в подъезде не открылась, никто из жильцов не возмутился - все знают, что проводится спецоперация. А кто-то, наверное, вжимается от ужаса в полушку: взорвут или не взорвут?
Наконец, путь открыт. Начинается обыск. Мне любезно разрешают надеть сланцы и кофту. Мужских штанов в квартире мамы нет.
Перетряхнув всё, что можно, силовики уносят деньги, отложенные на лечение матери - 4.952 доллара. Разумеется, обыск проводился без адвоката, но с понятыми - стажёрами.
 |
 |
 |
| Прокурор Калининградской области Сергей Хлопушин, выступая на заседании областной Думы, не удосужился привести никаких убедительных доводов в пользу того, что у Игоря Рудникова действительно имеется вид на жительство в США. И что он является обладателем той самой пресловутой грин-карты. | Председатель комитета по правопорядку Калининградской областной Думы Сергей Юспин. Привык действовать по команде и, как депутат, не имеет своего собственного мнения. Превратил заседание комитета, на котором принималось решение о лишении Игоря Рудникова депутатских полномочий, в театр абсурда. Его не смутило то, что прокуратура так и не представила никаких доказательств наличия у Рудникова вида на жительство в США. | Губернатор Калининградской области Антон Алиханов. С самого начала он был в курсе спецоперации ФСБ, о которой ему сообщили “коллеги” из Москвы. Но не сделал ровным счётом ничего, чтобы остановить этот дикий спектакль с “заминированным” домом, незаконное задержание и избиение депутата. |
Глава II В трусах по ФСБ
“У меня нет очков!”
...В шесть утра 2 ноября меня привозят на Генделя.
По коридорам управления ФСБ, мимо золочёного бюста Дзержинского я иду в трусах, но под конвоем масок с пистолетами. Кто ещё гулял по ФСБ в трусах?
На третьем этаже меня заводят в кабинет следователя СК Андрея Кошелева. Мой вид его не смущает. Подчинённый генерала Леденёва начинает оформлять протокол задержания. Так что теперь, согласно материалам уголовного дела, я задержан в не в 14 часов 1 ноября, а в шесть утра 2 ноября. И в ФСБ, как позже заявил на суде следователь Кошелев, я пришёл сам, без приглашения, в трусах.
Прошу вызвать адвоката и не отвечаю на вопросы Кошелева.
- Не хотите, - улыбается следак, - оформим и так.
Раздаётся звонок - адвокат вышел на связь и готов приехать через полчаса. Но Кошелев не хочет ждать, нет времени. Пишет протокол, отвечая на свои же вопросы. Совсем уже издевательство.
- У меня нет очков - отвечаю всё-таки, - без них я не вижу.
- Не хотите? Так и запишем! - смеётся Кошелев.
“Не просил никаких денег?”
Наконец появляется адвокат Вышинский. Нам позволяют поговорить в коридоре, рассказываю ему обстоятельства и детали. Олег Николаевич предлагает свои очки - у него тоже близорукость.
Возвращаемся в кабинет. Начинается допрос. Следователю не нравятся мои ответы.
- Что значит, не видели ничего у Леденёва? Не просил никаких денег, в глаза не видел и не прикасался? Вообще не получал? - Кошелеву уже не хочется шутить. Он зол и срывается.
- Лучше признайтесь во всём. Я хорошо к вам относился, а вы мне тут рассказываете о своей непричастности, да ещё так складно...
Адвокат предлагает сделать перерыв. Он принёс с собой зубную щётку и пасту - нас отводят в туалет ФСБ. Я умываюсь одной рукой - левая в гипсе.
Допрос продолжается шесть часов. В 10 утра с проходной звонят: Рудникову принесли вещи. Это Александр Захаров поделился одеждой. В сумке - штаны, шерстяной свитер, шерстяные носки, куртка-ветровка, шапочка. Теперь я чувствую себя человеком.
Камера №6
К полудню меня находит мой помощник Эдуард - с моими вещами и очками. Он долго ждёт, его не пропускают и не берут вещи. Только в 14 часов мне передают родную одежду, и я обретаю зрение. Следственные действия в кабинете Кошелева заканчиваются в 16 часов, и меня везут в изолятор временного содержания - ИВС в двух шагах от УФСБ, тоже на Генделя, и тоже в старом немецком здании.
Но здесь нет сверкающей мраморной лестницы и по-дорогому облицованных коридоров - кажется, с 1945 года ничего не ремонтировалось, не красилось, только ветшало.
 |
 |
| Следователь по особо важным делам следственного комитета РФ капитан юстиции Андрей Кошелев - немногословное орудие в руках костоломов ФСБ. Его не смутило, что Рудников прибыл к нему на допрос в здание ФСБ, в шесть часов утра и находился при этом... в одних трусах. На суде Кошелев с издёвкой произнёс ставшую знаменитой фразу: “Я считаю, что каждый в силу своего воспитания решает, в чём приходить...” | Прокурор Александр Гринь - румяный весельчак, чётко убеждённый, что, несмотря на отсутствие у обвинения улик, Рудникову “необходимо немножко посидеть”. |
ИВС расположен на втором этаже. Тяжёлая железная дверь с тюремными глазком. Полицейские вежливо встречают нового сидельца.
Сначала обыск - я раздеваюсь до трусов (опять до трусов!), а вежливые люди в погонах тщательно прощупывают каждый сантиметр моего прикида. Затем фотографирование - почему-то в анфас. Далее отпечатки пальцев. В завершение процедуры - запись о телесных повреждениях. Резонно. ИВС чужая слава не нужна. Наконец выдают матрас, подушку, постельное бельё - и отбирают (на хранение) шнурки из кроссовок. Поясной ремень я отдал адвокату в ФСБ.
Последний штрих - расписываюсь в книге учёта. В соседней графе фамилия “Дацышин”. С тюремным скарбом меня отвозят в моё теперешнее обиталище - камеру №6.
Американский детектив
За старинной железной дверью с квадратным окошком (“кормушкой”) узкая комната с высоким потолком. На противоположной стене - окно с решётками, свет сквозь него не пробивается. Горит лишь тусклая лампа над входом. Стены покрыты шершавой штукатуркой (шубой), выкрашенной в грязно-жёлтый цвет. Слева от входа выступ, на который можно поставить алюминиевую кружку, внизу - огромный алюминиевый чан с крышкой. Это туалет, по-тюремному - параша. В него ходят по-малому и по-большому. И утром выносят в настоящий туалет. Посмотрев на мою левую руку (она загипсована от локтя до кончиков пальцев) полицейские вздыхают и говорят, что я могу ходить в обычный туалет, они проводят. Как исключение.
В камере две трети пространства (от стены до стены) занимает возвышение, которое и есть “кровать”. На него раскладываются матрас, подушка, одеяло. Прохладно. Полицейские приносят второе одеяло. Напротив моей камеры - стеллаж с потрёпанными книгами. От “Терминатора” до Ирвинга Шоу. Библиотека. Беру на всякий случай томик американского детектива.
Кусочки курицы
- Сейчас у нас ужин, - сообщают радушные хозяева. - Еда хорошая, готовят в городской столовой. Те, кто уже бывал в СИЗО, говорят, что у нас кормят лучше.
Действительно, через 10 минут открывается кормушка, и мне передают в пластиковых коробочках салат из свеклы и капусты, гречневую кашу с кусочком курицы. Всё холодное, но съедобное. В кружку наливают кипяток с пакетиком чая. Окошко закрывается, и я поглощаю, впервые за два дня, пищу.
Казённый харч в полумраке идёт под мелодии какой-то радиостанции. Попса гремит во всех камерах, но веселее не становится. Я вспоминаю о жалобах в СИЗО на громкую музыку с утра до вечера и понимаю, что музыкальная программа в ИВС - ещё цветочки. Тем более, что больше двух-трёх суток здесь не держат. Выпить чай я не успеваю. Дверь камеры распахивается, и мне командуют:
- На выход. Без вещей.
На пороге переминается знакомый опер ФСБ и парочка масок.
Возвращаемся в кабинет Кошелева. Следователя смутили мои замечания к протоколу допроса - я перечислил все побои, которым подвергся во время задержания на Колоскова и по дороге в редакцию. Да ещё упоминание об обследовании в больнице...
Шутки про морг
Кошелев, на ночь глядя, решает везти меня к судмедэксперту, чтобы тот внёс “окончательную ясность”. А главное, ответил, позволяет ли состояние моего здоровья находиться в СИЗО. Адвокат Вышинский разводит руками: у нас на каталке в камеру отвезут. И вручает мне пакеты - он успел прикупить полотенце, яблоки, бананы и орехи.
От Генделя до Невского добираемся почти час, центр Калининграда вечером - сплошная пробка. Комплекс зданий судебной экспертизы выглядит безжизненным. Что вполне логично. Но оперу ФСБ нужен живой эксперт. Он долго колотит в двери и окна, пока в одном не вспыхивает свет. Опер проникает внутрь и возвращается только через полчаса.
Меня ведут в нужный кабинет. Из-за стола поднимается жизнерадостный молодой человек в очках и белом халате. Он - сама доброжелательность, шутит про морг, просит меня раздеться - для осмотра. Его сильно смущает моя загипсованная рука. Похоже, о ней опер ФСБ забыл сказать.
- У него здоровая рука, - силовик успокаивает эксперта. - Этот гипс можно было не накладывать. Видите, гражданин здоров как бык..
Я возражаю, поясняя, что гипс наложили после рентгеновского обследования. Есть заключение врача. Эксперт роется в бумажках и наталкивается на нужную справку. Вопросительно смотрит на опера. Тот рассказывает про врача, который якобы сказал, что рука здоровая.
- Но он не делал рентгеновского снимка, - снова возражаю.
Кровоподтёк на плече
- Может, вы сделаете ещё одно рентгеновское обследование? - мнётся эксперт.
Его взгляд упирается в кровоподтёк на моём плече.
- Это ушиб мягких тканей, ничего страшного - успокаивает сам себя эксперт.
- В общем, мне нужно заключение до 10 утра, напирает опер. Третьего ноября состоится суд, где будет определяться мера пресечения. ФСБ настаивает на аресте. И ничто не должно этому помешать.
- Заключение сделает комиссия, - как бы извиняется эксперт.
Я понимаю, что показывать комиссии меня не будут, а эксперт против ФСБ не пойдёт.
Рядом светится корпус БСМП с рентгеном, но мы проезжаем мимо. В ИВС готовятся к отбою. Я устраиваюсь на каменном топчане, но даже после бессонной ночи глаза не смыкаются. Думаю о том, что произошло. Какой-то СЮР. Не может такого быть. Хотя, почему не может? С героями публикаций в нашей газете такие истории приключаются постоянно. Полгода назад, когда “Новые колёса” рассказали о дворце генерала Леденёва на берегу Верхнего озера, коллега - московский журналист мне сказал: “Тебя посадят! Или убьют. Такое не прощают...”
Вот посадили. И срок уже примеряют - до 15 лет лишение свободы. Наёмному убийце Каширину, который напал на меня в кафе “Солянка”, судья Алиева отмерила полтора года поселения. За пять ножевых ранений депутату-журналисту. А за разоблачение коррумпированного генерала - в десять раз больше. Каковы шансы выйти живым из тюрьмы через 15 лет?
Глава III Провокатор
Шесть масок
Так что Леденёв поставил цель - и посадить, и убить! Тот самый Леденёв, под руководством которого разваливалось уголовное дело о покушении, и по вине которого на свободе разгуливают преступники - организатор, заказчик и их подельники.
...Свет в камере не гаснет никогда. Охранник поглядывает в глазок всю ночь. В шесть утра включается радио. Звучат задорные песни и реклама. Подъём. После завтрака встреча с адвокатом. Олег Вышинский делится новостями. Председатель областной Думы Марина Оргеева сообщила СМИ, что здоровью депутата Рудникова ничто не угрожает.
Губернатор Алиханов дал интервью ГТРК Калининград: силовики показали ему видео (средства объективного контроля) и теперь у Антона Андреевича нет сомнений.
Адвокат следит за моей реакцией. “Вы готовы бороться?” Я отвечаю: “У меня нет другого выхода”.
Вышинский говорит, что изучил текст обвинения. И в нём нет оснований для обвинения. Нет вины, которую СК и ФСБ пытаются инкриминировать мне. До заседания суда ещё пять часов, адвокат уходит собирать необходимые документы, а я пишу в камере возражения. В полумраке.
Сразу после обеда: “С вещами на выход”. Приехала знакомая команда ФСБ. Шесть масок, опер, чёрный блестящий микроавтобус “Фольксваген” с тонированными стёклами.
Домашний арест
Подъезжаем к суду Центрального района Калининграда. Злая ирония - здесь идёт позорный процесс над киллером Кашириным. У калитки толпятся журналисты - они хотят попасть на другой процесс. Когда меня ведут по коридору, в другом зале уже сидит Александр Дацышин. Прокурор просит взять его под домашний арест.
Адвокат Сергей Баранов просит отпустить подзащитного под денежный залог - 10 миллионов рублей. Судья отправит Дацышина под домашний арест. Бегло просматриваю обвинительное заключение - судья Катышевский дал 45 минут, чтобы прочитать почти 200 страниц машинописного текста. Дацышин признал свою вину частично. К нему в офис в торговом центре “Европа” приходил генерал Леденёв со скрытой видеокамерой и просил помочь договориться с Рудниковым. Чтобы газета перестала публиковать позорящие материалы. А Дацышин, не подозревая о том, что проситель его записывает, говорил, что Рудникову надо заплатить 50 тысяч долларов. Я в шоке!
История с особняком
Увы, мои встречи с Дацышиным не записывались. В материалах дела только формулировки “в неустановленное время”, “в неустановленном месте” Рудников вступил “в преступный сговор” с Дацышиным. На суде говорю о фактах. Все материалы о Леденёве опубликованы полгода назад. Всё сказано. Ничего нового уже не напишешь. Более того, московское руководство Леденёва не нашло нарушений закона в действиях генерала при рассмотрении уголовного дела о покушении на меня. Даже в истории с особняком на Верхнем озере не увидели ничего криминального. Поэтому он продолжает руководить следственным управлением. В сентябре Леденёва награждает председатель СК РФ А. Бастрыкин. В общем, нечего ему бояться. Потому и нет заявлений о клевете, нет исков о “защите чести и достоинства”. Нет угрозы увольнения с занимаемой должности, нет и оснований для вымогательства. Это юридически прописная истина.
А вот желание отомстить у Леденёва было. Он разработал план провокации - инсценировки вымогательства.
На скрытую видеокамеру
В сентябре генерал начинает названивать со своего личного мобильника (не со служебного телефона) бизнесмену Дацышину и в частном порядке просит урегулировать давно урегулированную на самом верху проблему.
Представляете, генерал следственного комитета России бегает в бизнес-офис Александра Дацышина в ТЦ “Европа”, хотя мог бы пригласить к себе в кабинет - и Дацышин бы приехал. Но Леденёв понимает, что у себя в управлении он не услышит от крупного предпринимателя нужных слов о сделке. Поэтому проситель Леденёв сидит у Дацышина, восхищается его бизнес-успехами и просит по-деловому “решить вопрос”. И так происходит неоднократно, пока генерал не услышал того, чего хотел услышать - и записать на скрытую видеокамеру. Дацышин не подозревал о подвохе. Он позвонил мне и сообщил о просьбе Леденёва, Предложил встретиться у него в офисе и обсудить конфликтную ситуацию. Я отказался. Сказал, что это неправильно. Тогда Дацышин спросил, какие у меня претензии к Леденёву. Я подробно стал рассказывать. Я написал и передал Дацышину. Вот эти пункты.
1. Переквалификация уголовного дела со ст. 105 УК РФ на ст. 277 УК РФ (покушение на жизнь государственного и общественного деятеля).
2. Признать меня потерпевшим по уголовному делу, выделенному в отдельное производство в отношении всех участников преступной группы, от исполнителей до организаторов и заказчика.
3. Возбуждение уголовного дела в отношении подельников киллера А. Каширина - М. Васюка и А. Боротова, а также организаторов преступления А. Мирова и Р. Иминова.
Разговор наедине
Через несколько дней мне снова позвонил Дацышин. И попросил прийти к Леденёву в кабинет в следственное управление СК РФ на ул. Фрунзе, 60 “а”.
- Виктор Александрович готов обсуждать эти пункты... - сообщил мне Дацышин.
18 сентября в присутствии моих представителей М. Золотарёва и В. Кравченко генерал Леденёв сказал, что 25 сентября направит материалы дела в прокуратуру - для переквалификации. Когда мы остались наедине, Леденёв изъявил желание отблагодарить меня. На что я категорически заявил: “Мне ничего не надо. Благодарите Александра Ярославовича”.
Теперь я понимаю, что Леденёв пытался завершить провокацию и всучить мне деньги. Не получилось. И генерал ещё полтора месяца думал, под каким предлогом всё-таки передать деньги журналисту и представить его вымогателем. Наверное, тогда родилась эта изумительная конструкция - с копиями документов, подтверждающих позицию следственного комитета по переквалификации.
Обещание Дацышина
25 сентября Леденёв звонит мне опять же со своего личного мобильника и говорит, что подписал письмо сопроводительное на имя прокурора области и отправил материалы дела.
Я пытался получить копию этого письма. Сотрудник Леденёва его показывает, но не даёт - посылает в прокуратуру. Мол, там сделаете копию. Неделю я обиваю пороги прокуратуры, дважды встречаюсь с и. о. прокурора области А. Фёдоровым. Бесполезно. Говорю Дацышину, что Леденёв динамит, зная, насколько важен этот документ - его надо было приобщить к материалам уголовного дела по Каширину. Чтобы убедить судью в необходимости возвращения рассматриваемого дела в прокуратуру - для объединения двух уголовных дел, переквалификации на ст. 277 и расследовать их силами ФСБ.
Вот куда надо бы направить силы и прыть оперов и масок с пистолетами.
Дацышин обещал заполучить документ у Леденёва - после возвращения в Калининград.
Время, необходимое для важных процессуальных действий по делу о покушении, стремительно уходило.
В кафе “Pro Sushi”
31 октября 2017 года мне позвонил Леденёв и сообщил, что прокуратура отказала в переквалификации на 277 статью. Я спросил: “Почему?”.
Леденёв отказался говорить по телефону и предложил встретиться. Я попросил привезти также копию ответа прокуратуры.
Около 19 часов Леденёв позвонил и сказал, что ждёт меня около кафе “Pro Sushi” напротив редакции. На встречу я пришёл с издателем газеты Светланой Березовской. Во время разговора она сидела за другим столиком. Леденёв сказал, что документы не привёз, сказал - завтра.
Уточняю, какие документы. Он называет: письмо в прокуратуру и ответ прокуратуры. С утра у меня ожидаются медицинские процедуры. Поэтому прошу принести их после обеда.
Леденёв может до обеда, потом - занят. Сходимся на том, что он передаёт бумаги через издателя газеты Светлану Березовскую. Зову её и говорю: “Завтра этот мужчина передаст вам документы”. Леденёв уточняет: “Пакет с документами”.
А завтра спецоперация вступит в завершающую стадию. Начались закрытия, обыски, аресты...
“Меня окружили люди в масках”
Всё стало понятно, когда позвонила Светлана: “Меня окружили люди в масках”.
Я позвонил Леденёву: “Что происходит?! Почему задержали сотрудника газеты?!”
- Меня тоже задержали, - бесстрастным голосом произнёс генерал-актёр.
- За что?
- За то, что я вам передал документы.
- Какие документы?
- Которые вы просили. Письмо в прокуратуру и ответ прокуратуры. И ещё 50 тысяч долларов.
Леденёв говорил под запись - для будущего протокола в уголовном деле. Прежде он никогда не упоминал слово “деньги”, “доллары”.
- Я не просил у вас деньги. Это провокация! - успел прокричать я, и разговор прервался.
Чёрный галстук
Первое желание - ехать в это кафе выручать Светлану. Но было понятно, что меня к ней не подпустят. И наверняка меня уже ищут. Так что оставшиеся полтора часа я занимался вызовом адвокатов, звонками нашим юристам. Около двух часов дня во дворе дома на Колоскова появились полицейские машины и чёрные легковушки ФСБ. По лестнице затопали ноги, стук во все двери подряд, кроме двери квартиры, где находился я. Потом лестница заполнилась голосами жильцов - людей спешно выводили на улицу. Эвакуация! Оказывается, чтобы задержать журналиста, ФСБ объявила о том, что дом заминирован.
Я вышел на лестничную площадку - навстречу мне шёл молодой человек а чёрной куртке поверх такого же чёрного костюма с чёрным галстуком. За ним поднимались по ступенькам спецназовцы в масках ФСБ, вооружённые пистолетами.
- Взять его! - скомандовал фээсбэшник в чёрном.
Глава IV Камера пыток
Жертва из комитета
...Ночью 3 ноября те же маски, что производили задержание и зверски избивали, привезли меня на улицу Ушакова в СИЗО-1.
Десять лет назад я уже провёл здесь одну ночь. Тогда меня арестовали за то, что я якобы избил 22 омоновца. Теперь жертву из себя изображает генерал следственного комитета.
В СИЗО врач фиксирует побои, сотрудники тщательно обыскивают. Выдают новое нательное бельё, матрас, подушку, одеяло, полотенце, туалетные принадлежности, алюминиевую кружку и ложку. Отводят в камеру на первом этаже - здесь карантин.
Камера двухместная, с двухярусными нарами. Но жить я буду один, без сокамерника.
СИЗО давно спит, отбой в 22.00. Но в камере свет не гасится никогда - светло, можно книгу читать. Из убранства стол со скамейкой (привинчены к полу), зарешеченное окно с непрозрачным стеклом, умывальник (холодная вода), зеркало, кабинка туалета, батарея (холодная) у двери, две розетки. Над дверью видеокамера, радиоточка. Площадь - 3,5 на 2 метра.
Решётка и небо
Подъём в 6 утра. Утро начинается с того, что вспыхивает яркий свет на потолке, а за окном кричит-поёт “Авторадио”. Через полчаса к нему подключается “Наше радио” - оживает радиоточка в камере. И эта какофония продолжается весь день - до отбоя.
Чтобы прочувствовать на себе, что это такое, надо включить в одной комнате на полную громкость два радиоприёмника - на разных волнах.
Логика администрации СИЗО - не позволить сидельцам перестукиваться в камерах и переговариваться в прогулочных двориках. Узников каждый день выводят на час на свежий воздух - по сути, в ту же камеру. Но вместо потолка - решётка и небо.
Чтобы не сойти с ума от этой дискотеки, затыкаешь уши чем придётся. Так что беруши - важнейшая вещь в СИЗО. Но и они не спасают.
Хозяин тюрьмы
В 6.30 утра развозят завтрак - в “кормушку” юный зэк протягивает миску с жидкой пшённой кашей, четыре куска хлеба (на весь день) и предлагает налить молока. На обед будет водянистый борщ и сечка с хлебной котлетой. Ужин - перловка с куском неизвестной рыбы, чай. Утром и вечером - проверки. В камере должен быть порядок, постель заправлена строго по образцу. До отбоя ложиться-садиться на нары запрещено. Можно только стоять, ходить или по-воробьиному сидеть на лавочке, ширина которой чуть больше авторучки.
Приходит начальник СИЗО, спрашивает, есть ли жалобы. Жалуюсь на музыку и прошу книги из тюремной библиотеки. Подполковник обещает после карантина (через 10 дней), а музыка - такой порядок.
- Новости ещё передают, - замечает начальник.
У него строгий вид.
- За нарушение распорядка мы наказываем, - предупреждает хозяин тюрьмы и уходит. Наказание - это “одиночка” или “карцер”.
Музыкальная шкатулка
В баню водят камерой. Но так как я один, то посещаю знакомое место в компании охранника. Баня - это душевая в подвале. Вода горячая, в условиях СИЗО - почти СПА-процедуры, расслабляет и успокаивает. На второй день принесли передачу с воли. Теперь я одет и обут на все случаи здешней жизни. Жаль, книги сюда не позволят передать. Заняться самообразованием, похоже, не получится. Время в СИЗО убивают в прямом смысле слова. Оно тянется мучительно долго. Драгоценное время.
6 ноября 2017 года. За окном заорало “Авторадио”.
Подъём в 6 часов утра. Вспыхивает яркий свет. В камере холодно. Сплю в шапке, в двух свитерах, штанах и носках. Казённое одеяло не спасает. Но ад ещё не наступил. В камере ещё не врубили рок-музыку.
В 6.15 приносят овсянку. Ем, потому что горячая. Ещё наливают кружку горячей воды.
В 6.30 начинается ад. Включают динамик в камере - и “Наше радио” разрывает голову, децибелы как на ночной дискотеке. Камера пыток “Музыкальная шкатулка”. Нажимаю кнопку вызова охранника. Он появляется через полчаса, выслушивает через окошко в двери и уходит. Музыка продолжается...
И. Рудников