Наша сегодняшняя “прогулка” - по Шталлупенену (Нестерову).
Глухая провинция
Сейчас в это трудно поверить, но в течение трёх столетий (за вычетом, естественно, “советского периода”) этот маленький населённый пункт посетило столько знаменитостей, что, вздумай в нынешнем Нестерове отметить каждого гостя хотя бы скромной мемориальной дощечкой - в историческом центре города на стенах не хватило бы мест!
Статус города Шталлупенен получил в 1722 году - одновременно с Тапиау (Гвардейском), Рагнитом (Неманом) и на три года раньше, чем Гумбиннен (Гусев) и Пиллау (Балтийск). Название “Шталлупенен” имеет прусские корни и означает место (деревня, селение, камень) у воды (реки). Здесь нет развалин старинных замков. Шталлупенен и его окрестности всегда были провинцией - в самом, что ни на есть “оценочном” значении этого слова.
Король Фридрих Вильгельм, озабоченный тем, что территория практически обезлюдела, переселил в Шталлупенен несколько сотен жителей Зальцбурга (как впрочем, и в Гумбиннен).
Дело в том, что зальцбургский епископ Леопольд своим патентом от 31 октября 1731 года приказал всем лютеранам в возрасте свыше 12 лет покинуть его владения в течение восьми дней. Фридрих Вильгельм тут же объявил гонимых лютеран своими подданными, выделил из казны средства на переезд - и вскоре лично (!) встречал первый отряд переселенцев. По прибытии в районы переселенцы получили во владение участок земли, скот и хозяйственные принадлежности.
Табак и картофель
Местное население поначалу смотрело на вновь прибывших как на оккупантов. 
Но... именно выходцы из Зальцбурга первыми в Пруссии стали сажать табак, картофель, применять некоторые виды новых сельскохозяйственных орудий. Ну а прусская земля, очевидно, сама по себе располагала к определённой толерантности. Так что очень скоро бывшие зальцбуржцы стали нормальными такими пруссаками. Где-то даже слегка “обрусевшими”, чему весьма способствовала близость границы с Российской Империей.
Мы уже не раз говорили о той мистической связи между Россией и Пруссией, из-за которой “нити судеб” обоих государств сплетались в такие причудливые комбинации, что от последствий их “сплетений” нередко вздрагивал весь мир.
Павел Иванович Сумароков, писатель XVIII века, член Российской Академии наук, первым, наверное, обозначил рецепт “невозможного счастья”:
“Если бы <...> смешать российскую пылкость с меланхолией пруссаков, то предстал бы нам совершеннейший народ в свете”.
Женщины в корсетах
Он же описывал - с фактографической точностью - как живёт “меланхолический народ”, пока что не ставший “самым совершенным в свете”.
“Пруссаки рослы, статны, большей частью белокуры, хороших лиц; женский пол не отличается правильными чертами. <...> Женщины ходят в корсетах, юбках с передниками, грубых соломенных шляпках, чепцах, повязках из платков и башмаках. <...> Жилища <...> у бедных из одной глины, с красными окнами, крышею черепичной... Внутри выстлано кирпичом; есть занавески, стулья, за решётками по стенам расположена посуда, у всякого кровать, и довольно опрятно. Деревни состоят из пяти-шести дворов. <...> Хозяйки, девушки беспрестанно, сидя, ходя, вяжут чулки, каковое рукоделие предпочитается всем другим.
В огородах разводят свеклу, петрушку, пастернак, разные зелени, запасают капусту... Пруссаки мало употребляют в пищу мяса, они довольствуются картофелем, огородными приправами, сбитым маслом. Картофель, капуста занимают целые поля, первым завалены амбары, гречихи почти не сеют. Лугов весьма мало, косят траву в лесах, во рвах, по дорогам... приносят её издалека в больших корзинах.
Все овцы белые, и в сотне не увидите ни одной чёрной. Гусей держат в столь великом числе, что их выгоняют на поля в одно время со скотиною удивительными стадами. Лошади крупны, широки, сильны, тяжелы и годятся в добрую упряжь...
Трактиров почти нет по селениям. <...> Молочный или бир-суп (пивной, - прим. авт.), кусок холодного жареного, яичница, кислое молоко явятся к вашей трапезе, вы поморщитесь, наполните с голода желудок и заплатите, как будто сладко кушали”.
“Мы лишились самовара...”
Всё это “картинки с натуры”, зафиксированные Сумароковым после его кратковременного пребывания в Восточной Пруссии, проездом через Шталлупенен.
А почти через сто лет после Сумарокова Л.П. Шелгунова, известная мемуаристка, описывает своё посещение Шталлупенена так:
“В Сталюпень (Шталлупенен, - прим. авт.), первый прусский город, мы приехали в девять часов и тотчас же спросили себе бутылку вина и поздравили друг друга с приездом. Стены гостиницы оказались увешанными портретами членов русской царской фамилии.
(Т.к. неподалеку от Шталлупенена находится Эйдкунен - пограничный переход, через который российские путешественники попадали в Восточную Пруссию; русские цари на стенах немецкой гостиницы - вполне понятная любезность по отношению к тем, кто платит ДЕНЬГИ! - прим. авт.)
Как в этом маленьком городишке всё чисто, мило, светло. В то время, как мы завтракали, к нам подошла какая-то родственница здешнего почтмейстера и обратилась к Каррасу (спутнику Шелгуновой и её мужа, - прим. авт.): “Прошлый раз, когда вы приезжали тут с американцем, месяц тому назад, вы забыли перчатки - вот они”.
- Да здравствует прусская честность! - вскричал Каррас. <...> Но - увы! - через несколько лет мы не могли сказать того же самого. Проезжая тут же, но уже по железной дороге, мы лишились самовара, который у нас вынули в багаже из закрытого ящика. Начальник станции посоветовал нам сделать заявление. Совет мы исполнили, но самовара не получили...”
Бутерброды чудовищные!
Бывал в Шталлупенене и драматург, реформатор российского театра, Александр Островский.
“В 9 часов утра только 2о градуса тепла (6 апреля по новому стилю, - прим. авт.). С полчаса погуляли по Шталопенску, это что-то среднее между городком и селом, дома все каменные, крыты черепицей, хорошая кирка, биргам (пивной зал, - прим. авт.), разные мастерские, школа, даже банкир и общественный садик. В саду плохонькая деревянная беседочка с чучелами птиц и с пюпитрами для музыкантов, перед беседкой площадка для танцев и столик для пива. <...> Кстати, сегодня мы в первый раз ночевали под перинами. ...Бутерброды чудовищные!”
Другой реформатор драматического искусства, режиссёр В.И. Немирович-Данченко в своих оценках “прусского быта” гораздо категоричней. Шталлупенен для него тем более не город, если уж и Кёнигсбергу он отказывает в праве считаться таковым:
“Я более противного места в Германии не знаю... Он очень близок к русской границе - и потому всего более знаком с нами. <...> У плохенького балагана сидели человек пятьдесят немцев, глядя в кружки пива сосредоточенно и упорно - точно там, на дне, они рассчитывали найти какой-нибудь волшебный талер.
В небольшом павильоне, похожем на клетку для попугаев, играл военный оркестр. Капельмейстер, апоплексический малый, дирижировал своей палочкой, точно он грозился ею немцам, пьющим пиво: “Вот я вас!” Но немцы не пугались и слушали”.
Развязные русские “шпики”
“Какие-то ободранные дамы, похожие на меланхолических кошек, вязали чулки. <...> О, эти семейные собрания разумных “мутерхен” и “тохтерхен” (матушек и дочек, - прим. авт.), ожесточённо вяжущих свои бесконечные чулки, набрюшники и фуфайки. Можно подумать, что все они вместе вяжут фуфайку на целый земной шар - до того немецкая “гнедиге фрау” (“милостивая государыня”, - прим. авт.) немыслима без шерсти и спиц!..”
Впрочем, была в Шталлупенене и совсем другая жизнь. Параллельная - или перпендикулярная благочестивому вязанию фуфаек и набрюшников. Короче, тайная. Ибо через Эйдкунен пролегали, кроме всего прочего, и контрабандистские тропы, которыми, кстати, весьма активно пользовались русские революционеры. Их-то и поджидали в Шталлупенене “развязные русские “шпики”, одетые по-дорожному и следящие за всеми прибывающими и отбывающими русскими” (А. Брейтфус, участник российского революционного движения, впоследствии - эмигрант).
“Политических” шпики вычисляли довольно легко: чтобы доставлять в Россию нелегальную литературу, те особым образом её расфасовывали.
“Во всех пакетах должна была находиться одинаковая литература. В случае, если один или несколько пакетов попадут в руки полиции, необходимо было, чтобы в других пакетах оставались те же номера газет или книги. <...> Поначалу практиковались чемоданы с двойным дном: их по нашему заказу специально изготавливала в большом количестве одна маленькая фабрика в Берлине. Но все эти чемоданы были одного фасона, они примелькались, произошло несколько провалов. Тогда мы стали вделывать второе дно из крепкого картона в обыкновенные чемоданы поверх 100-150 тоненьких свежих номеров “Искры”. <...> Кроме того, изобрели “панцири”: для мужчин сшивали нечто вроде жилета и туда вкладывали 200-300 экземпляров “Искры”, для женщин - соответственно лифы и, кроме того, зашивали литературу в юбки. Это называлось на нашем языке “транспорт-экспресс”. <...> Кстати, немецкие полицейские и таможенники, вычисляя “транспорт-экспресс” мужского пола, весьма благосклонно относились к нашим женщинам, которых “панцирь” делал солидными и с хорошими фигурами” (И. Пятницкий, большевик, главный транспортёр “Искры”).
Пить пунш и веселиться
По донесениям агентов царской охранки, Пятницкому на Пражской конференции РСДРП “были поставлены на вид большие и мало оправданные необходимостью траты партийных денег”. Видимо, пошив “соответственных лифов” стоил недёшево, да и дамы “с хорошими фигурами” требовали “соответственных” капиталовложений.
Но это всё - “взгляд со стороны”. Так сказать, “русская жизнь” прусского Шталлупенена. Хотя... именно “русская нота” всегда звучала здесь особенно отчётливо: во всех столкновениях между двумя соседствующими странами Шталлупенену обязательно доставалось.
Так, во время Семилетней войны здесь была сформирована “правильно организованная милицейская рота”: один офицер, четыре унтер-офицера, 18 лесников конных, 12 лесников пеших, трубач и 333 солдата. Но исход войны определялся совсем в других местах - и вскоре жителям Шталлупенена пришлось, как и всем прочим, присягать на верность российской императрице Елизавете.
Что и было проделано без особых эксцессов.
Впрочем, период русской оккупации ничего, кроме приятных воспоминаний, жителям Восточной Пруссии не оставил. Русские научили пруссаков пить пунш и веселиться... хотя Шталлупенена это коснулось в меньшей степени, в силу его “абсолютной аграрности”. Немецкие крестьяне знали толк в сельском хозяйстве. Пышность, блеск и веселье - слова не из их лексикона.
К 1782 году в Шталлупенене проживало уже 2.357 человек. А в 1818‑м город стал центром района Шталлупенен (прусский район, как административная единица, был несколько “мельче”, чем район в российском понимании). Так что с тех пор статус Шталлупенена стал более весомым.
Уездный городок
В 1878 году Восточная Пруссия была поделена на два округа - Кёнигсберг и Гумбиннен, и 36 уездов. Шталлупенен входил в Гумбинненский округ и сохранял на протяжении всего XIX века традиционно аграрный характер. Улучшалось качество племенного скота (в Голландии закупались телята и бычки пестро-белой мясо-молочной породы; скрещиваясь с местными “экземплярами”, они давали достойное потомство).
Выращивалась рожь.
В 1860 году через город пролегла железнодорожная линия Кёнигсберг-Эйдкунен (ныне пос. Чернышевское). С этого момента город предстал в ещё одной ипостаси - как железнодорожный узел. В 1892 году железная дорога соединила Шталлупенен с Тильзитом.
Дорога и граница обеспечивали постоянный доход держателям гостиниц и трактиров...
Историки до сих пор не могут внятно объяснить, почему в начале ХХ века, накануне Первой мировой войны, в Восточной Пруссии вдруг началась антирусская истерия. Вроде и объявление соседей “недочеловеками” было ещё впереди, а ненависть вспыхнула вдруг - и со страшной силой.
Князь под арестом
Когда началась Первая мировая война, через Шталлупенен вывозили из Германии “русских военнопленных” - в смысле, российских подданных, которые оказались в Германии и по разным причинам не смогли покинуть её сразу же по объявлении войны.
Хрестоматийным стал случай с семьёй великого князя Константина Романова. Он сам, его супруга и дети возвращались на родину уже после объявления мобилизации в Германии. По прибытии поезда в Шталлупенен им было приказано не выходить из вагона, не открывать окон; у входа в вагон были выставлены часовые. Продержав арестованных в вагоне почти сутки, их вывезли на автомобиле из Шталлупенена в сторону границы. Проехав некоторое расстояние, автомобиль остановился, сопровождающий немецкий офицер высадил семью великого князя в чистом поле и уехал. Оставаться в полосе между боевыми порядками воюющих сторон было очень опасно, а долго идти пешком болезненный К.Р. (так великий князь подписывал свои стихи) не мог. Спасла семью от несчастья случайность: на них наткнулся разъезд русских кавалеристов.
Русско-немецкое кладбище
В ходе сражений Первой мировой Шталлупенен, естественно, в силу своего географического положения, не мог остаться “за кадром”.
17 августа 1914 года 1-я русская армия Ренненкампфа вступила близ Шталлупенена в бой с германскими войсками. Несмотря на ряд ошибок в управлении армией, победа осталась за русскими. Сам город получил значительные разрушения от артиллерийских обстрелов. Сначала его взяли наши войска. Какое-то время удерживали. Затем удержать не смогли и вынуждены были оставить. Кстати, этот финальный бой в марте 1915 года - был одним из последних сражений Первой мировой войны на территории Пруссии.
Отступление частей 1-й русской армии также происходило через Шталлупенен.
После тех боёв город подвергся значительной реконструкции. В память о Первой мировой близ современного Нестерова сохранилось русско-немецкое кладбище в Гёриттен (пос. Пушкино - 4,5 км от города).
Эбенроде
В период Веймарской республики Шталлупенен продолжал оставаться аграрным. Индустриализация его коснулась мало. Зато при нацистах он чуть было не попал в “первые ряды”: именно здесь активно поддерживали Гитлера.
Видимо, аграриям, возделывающим здешнюю не очень плодородную почву, показалась особенно заманчивой перспектива получить кусок жирного чернозёма где-нибудь в южных областях России. Да и возможность “завести рабов” из “недочеловеков” тоже представлялась приятной. Кто же откажется от работника, которому не надо платить?!
В 1938 году прошла волна нацистских переименований. Коснулось она и Шталлупенена - город стал называться Эбенроде (ну не нравились фашистам славянские корни названия “Шталлупенен”). Правда, название это осталось только на нацистских картах. Люди называли город по-прежнему...
В 1939-м, теперь уже в Эбенроде, проживало 6.608 человек. В городе была ратуша, районные административные, финансовые и судебные учреждения, таможня. Район обслуживала одна электростанция, имелись три кирпичных завода, один кожевенный, одна мельница. В Эбенроде работали одна школа, гимназия, высшая школа для девочек, сельскохозяйственное училище, школа усовершенствования, районная больница.
Эбенроде фигурирует в декабре 1940 года в донесении визуальной разведки советских пограничников. Отмечаются масштабные работы по возведению долговременных укреплений у железнодорожной станции города. Работы велись как днём, так и ночью - при свете прожекторов. По некоторым данным, наблюдения велись с советской стороны с аэростата.
Кстати, Эбенроде был одним из первых немецких городов, подвергшихся советской бомбардировке в Великую Отечественную войну. Бомбы были сброшены уже в 5 часов утра 22 июня 1941-го. В Эбенроде погиб один ребёнок.
Концлагерь Офлаг-52 (1D)
В 1941 году в Шталлупенене был образован концлагерь - Офлаг-52 (1D) Эбенроде. Гитлеровцы устраивали над советскими военнопленными систематические экзекуции. В июне 1942-го Эбенроде был преобразован в Шталаг (1D) и назывался так вплоть до его ликвидации. В этом лагере погибло от 5 до 7 тысяч наших солдат. Трудно сказать, удобрялись ли поля пеплом от сожжённых тел узников лагеря, но... очень может быть.
Ну а финал известен. Многие из жителей Шталлупенена действительно получили свой кусок русского чернозёма. Солидный кусок, на два метра в глубину. Кому-то, правда, и ТАМ достался суглинок - но это уже не имело значения...
17 октября 1944 года войска 3-го Белорусского фронта под командованием генерала армии Черняховского, прорвав оборону фашистских войск на границе Восточной Пруссии, первыми перенесли боевые действия на вражескую территорию. Отступающего противника преследовал 2-й гвардейский танковый корпус, в составе которого находилась бригада С.К. Нестерова. Вскоре город был взят.
“Не бойтесь ничего!”
В 1946 году в Шталлупененском округе было 1.202 человека, из них 911 трудоспособных. И именно сюда прибыли первые “организованные” переселенцы из России. Их встречали торжественно, с музыкой и хлебом-солью, с митингами, на которых с приветственными речами выступали представители военного командования и гражданского управления. “Прибыли мы на станцию, - вспоминает Е. Моргунова. - Туман был сильный. Нам сказали: “Никуда не ходить, кругом снаряды”.
Некоторые закричали: “Куда же это мы приехали?!” Потом митинг был, музыка, оркестр военный... Председатель райисполкома нас встречал. Он здесь воевал. И первый секретарь обкома. Фамилию не помню. Небольшого роста, полный такой. Хорошо одет, белые сапоги на нём были. Он сказал: “Нас здесь всего двенадцать человек. И вот вы - первый эшелон. Запела калининградская земля, замычали коровы, закричали петухи. Не бойтесь ничего!..” (“Восточная Пруссии глазами советских переселенцев”)
А потом эшелоны с переселенцами прибывали всё чаще. За людьми приезжали на “студебеккерах”, регистрировали, выдавали им ордера и развозили по населённым пунктам. Начиналась совсем другая история города, получившего название Нестеров - в честь Героя Советского Союза полковника С.К. Нестерова (1906-1944), погибшего в бою в окрестностях Эбенроде.
Ну а наши “прогулки” - продолжаются.
Д. Якшина