30 сентября 2018 года в московской клинике умерла жительница Калининграда – 8-летняя Полина Кононова. Первоклассница, умница и красавица, любимая дочка… Ещё летом девочка жила обычной жизнью – занималась спортом, встречалась с подружками, радовалась теплу и солнцу.
О трагедии не сообщали в теленовостях, не писали в газетах. Компетентные органы не терзали докторов вопросами: почему ребёнок угас так быстро, и всё ли сделали врачи, чтобы трагедия не случилась?
Обнаружили лейкоз
- Полина росла абсолютно здоровым, жизнерадостным ребёнком, - вспоминает отец девочки Сергей Иванович Кононов. - Училась в 33-й школе Калининграда, занималась художественной гимнастикой в школе олимпийского резерва. В июне 2018 года они с мамой отдыхали в Турции. Посмотрите видео: Полина в нарядном платье танцует на сцене, публика аплодирует! Ничто не предвещало беды!
…В июле 2018-го во время планового медосмотра у дочери обнаружили нарушения в анализах крови. 23 июля 2018 года после пункции костного мозга нам поставили страшный диагноз – лейкоз. Жизнь в одночасье перевернулась.
Врачи успокаивали: это не приговор! Лейкоз у нас лечат немецкими препаратами по немецким протоколам.
Болезнь застали в самой ранней стадии, когда рак ещё не начал своё разрушительное действие. Все жизненные показатели были в норме.
Нет условий для лечения
- Потом выяснилось – нужна трансплантация костного мозга, которую в Калининграде не делают, - вспоминает папа девочки. - Нам очень не хотелось куда-то уезжать. Гематолог детской областной больницы Ирина Викторовна Гончарова – профессионал своего дела. Но материально-техническое оснащение онкологического отделения – никакое. Просто ужасное!
- Сколько мест в отделении?
- 18 коек. Все заняты, на госпитализацию – очередь. Но дело даже не в этом. Для лечения онкобольных нужны изолированные стерильные боксы. Потому что после химиотерапии на какое-то время человек полностью теряет иммунитет. Ребёнок беззащитен перед любой инфекцией. В нашей детской больнице на Дм. Донского, 23 у всех палат – общий потолок. Боксы разделены только перегородками. Стены обшарпанные, штукатурка сыпется. Помещения давно нуждаются в ремонте.
Вызвали в Москву
- Я пошёл в правительство Калининградской области к министру здравоохранения Александру Кравченко.
"Придите, посмотрите, в каких условиях лежат больные дети, - сказал я ему. - Это претензия не к лечащему врачу, а к чиновникам минздрава, которые ничего не контролируют".
Кравченко развёл руками: "Что я могу сделать? Я тут строю онкоцентр, кардиоцентр…"
Но он всё же сходил на Дм. Донского, 23. Посмотрел. После этого нам неожиданно пришёл вызов на лечение в Российскую детскую клиническую больницу (РДКБ) им. Пирогова (Москва, Ленинский проспект, 117).
Я спросил министра, что это за клиника.
"Очень хороший федеральный центр, там всё лечат", - ответил Кравченко.
У нас в душе было сомнение, что туда не надо ехать. Мы уже привыкли к нашим условиям, прошли первый курс химии, впереди было ещё пять курсов. Предстояла поездка в Питер для трансплантации. Но там пришлось бы искать жильё, потом возвращаться...
Чулпан Хаматова и "Подари жизнь"
- Наш гематолог Гончарова тоже посоветовала столицу: там профессура, богатые фонды. У нас в Калининграде онкобольным помогает фонд "Верю в чудо". Ведь государство не обеспечивает детей лекарствами. Энтузиасты по крохам собирают деньги на лечение и дорогие препараты. А в Москве есть фонд "Подари жизнь", где в учредителях – Чулпан Хаматова. Там совсем другой уровень.
И мы решили ехать.
Проблемы начались сразу по прибытии в РДКБ. Заведующая отделением гематологии и химиотерапии Екатерина Пристанскова встретила нас в штыки: "Почему вы приехали без предупреждения? Мы ждали вас две недели назад, можем вас не принять".
В итоге всё же приняли, назначили лечащего врача, кандидата медицинских наук детского гематолога Пурбуеву Базарму Баяровну. Она с нами побеседовала три минуты в коридоре. И всё! Нам это показалось странным.
Попали в кабалу
- Первое впечатление от РДКБ – действительно, круто! Федеральный центр, отдельные боксы, стерильность и т.д. Но оказалось, это всё чистая показуха. Там в вентиляции такие гроздья грязи скопились!
В больнице нет штатных санитарок, уборка лежит на плечах родственников. Мамочки моют палаты, отделения, санузлы, готовят сами еду. Это такая кабала. Люди готовы сделать что угодно, лишь бы только помогли их больным детям.
И мы с женой тоже впряглись в это ярмо. Два раза в день нужно помыть палату полностью. Раз в неделю – до потолка!
Особый разговор – кухня, где родители сами готовят еду для детей.
- В стационаре не готовят пищу?
- Еду приносят из больничного пищеблока, но, как оказалось, детей ей кормить нельзя. Это для родителей. А для детей надо самим готовить. Мамочки из деревень и аулов Дагестана, Чечни – на общей кухне. Представляете? Одна взяла нож, курицу порезала, другая – колбасу и хлеб. И за всем этим никто не следит.
Посуда моется вручную, без термической обработки. Это жесть! По всем нормам Роспотребнадзора, готовить родителям в лечебном учреждении – запрещено.
Подписал согласие
- В лечении тоже нарушалось всё и вся. Мне принесли документ – согласие на химиотерапию. Там написано: "Даю согласие на проведение химиотерапии по протоколу такому-то".
- Что такое "протокол"?
- Это схема лечения, где в зависимости от результатов обследований указаны препараты, дозировки, процедуры, сроки… Всё расписано!
Немцы – первопроходцы в этой области. Они создали протоколы, которые сейчас используют и в России, и по всему миру. Всё давно испытано и применяется на практике.
Но мне принесли документ без указания протокола. Я удивился, но врач Пурбуева сказала: "Что знаете – пишите, что не знаете – нет".
Мне в Калининграде показывали протокол, по которому лечили Полину – AML BFM 2004. Я был уверен, что в Москве будет продолжено лечение по той же схеме. И я подписал согласие.
Эксперимент на ребёнке
- И только после проведения химии врач сообщила: "У вашей дочери рефрактерное (нечувствительное к химиотерапии) течение заболевания. Мы провели высокодозный курс FLAI".
Я был в шоке! Стал искать в интернете, что это такое. Оказалось, когда уже ничего не помогло, делают FLAI. Он убивает всё! Период без иммунитета увеличивается в два раза. К какому протоколу он относится, мы до сих пор не знаем.
Ни одна немецкая схема не соответствует тому, что делали моей дочери в РДКБ. Решение о реакции организма на химию принимается после двух курсов. Причём, должен собраться консилиум. А Пурбуева всё решила сама после первого курса.
Я предполагаю, дочери провели экспериментальное лечение. Но если мы участвуем в эксперименте, мы должны об этом знать. Согласия на "опыты" над дочерью мы не давали.
Подхватила инфекцию
- Перед химиотерапией Полину перевели в стерильный бокс, где незадолго до этого умер мальчик.
Забегая вперёд, поясню. Я связался с представителями из Сыктывкара, откуда был родом мальчик. Выяснилось, у него была синегнойная инфекция. Медики РДКБ должны были сообщить в Роспотребнадзор и сразу закрыть отделение. Но они этого не сделали. Для детей после химии подобная инфекция – смертельна.
Вскоре у Полины тоже нашли синегнойную палочку. У дочери поднялась температура, появилась язва на теле, которая чесалась, болела… Полина не могла спать.
Рану обрабатывали бетадином – это копеечный препарат на основе йода. Практически на открытую рану лили йод. Дочка кричала так, что было слышно во всех соседних палатах и коридоре.
Лечащий врач на это не реагировала: мол, девочка капризная.
На самом деле Полина – очень терпеливый ребёнок. Ей пункцию костного мозга брали без наркоза, она даже не пикнула. Она гимнастикой занималась, садилась на шпагат…
Кровавые деньги
- По 3-4 раза в день Полине кололи анальгин внутривенно. В Европе его вообще не применяют.
Моя супруга поинтересовалась у дежурного врача, почему температуру сбивают анальгином, а не современными препаратами. Но жену тут же обвинили во вмешательстве в лечебный процесс. Позиция такая: мы – врачи, почти Боги, мы всё знаем, а вы – чернь и не имеете права задавать вопросы.
От инфекции Полину лечили антибиотиком "Колистин", который предназначен для ингаляций. В нарушение инструкции, его делали дочери внутривенно. И дозу увеличили в 2,5 раза, чем положено в сутки. Но об этом я узнал потом из истории болезни. Это так называемая off-label терапия – лечение вне инструкции.
Курс внутривенного "Колистина" стоил около 600 тысяч рублей, а для ингаляций – в районе 20 тысяч. Потому его и сделали внутривенно. Так выгоднее.
Выгнали из больницы
- Я сейчас с ужасом вспоминаю… То, что творили с нашей дочерью – за пределами человеческого понимания. А ещё хамство и грубость медперсонала.
Днём ты весь в уборке: моешь, готовишь… Ночами не спишь, следишь за капельницей, за температурой…
Как-то моя жена Оксана утром задремала, а в это время пришла врач Пурбуева и с порога начала кричать: "Почему вы спите, почему ребёнок спит? Я пришла на осмотр!"
Сдёрнула с Полечки одеяло. Та проснулась, захныкала. Пурбуева стала её ругать: "Хватит плакать! Что ты такая нетерпеливая?.."
Жена не выдержала: "Вы прекратите орать на ребёнка? Что это такое?!"
"Ах, вы так!" - взвизгнула Пурбуева.
…Мою супругу потащили в кабинет к заведующей на разборку, грозились оставить Полину одну, а нам с женой вообще запретить находиться в палате.
В общем, супруге запретили приходить в РДКБ. Она ушла, я остался с дочерью.
Оксана устроилась в пансионат при больнице. А 27 сентября лечащий врач позвонила туда и потребовала выгнать её из пансионата. После этого я не выдержал и написал жалобу и потребовал поменять доктора. Нам назначили другого врача – Михаила Антошина. Я тогда не знал: времени у нас осталось совсем мало.
"Хочу уснуть и не проснуться!"
- Полина за это время повзрослела лет на пять. Она видела отношение медиков, всё понимала, плакала: "Папа, защити меня! Это не врачи, это монстры. Отвези меня домой в Калининград к моему доктору".
Пурбуева – родом из Бурятии. Она по-русски говорила так, будто в Москву вчера приехала. Дочь её не понимала и удивлялась: "Это какой-то иностранный врач!"
Однажды Полечка проснулась и сказала: "Папа, я так устала! Хочу уснуть и не проснуться".
Дочка чувствовала себя всё хуже, стала отказываться от еды. Вечером 29 сентября упало давление. Её перевели в реанимацию, а нас туда не пустили.
Утром на следующий день мы не узнали свою дочь. Полина лежала пластом, привязанная к кровати, бледная, холодная… И всё время просила пить.
Мы спросили реаниматолога, почему не дают воды.
"Вода, которую вы оставили вечером, кончилась", - ответил доктор. Представляете?! Они не могли дойти до нашей палаты и взять воду!
Последние слова, которые мы слышали от дочери: "Мама, у меня всё тело болит, не уходи".
Это было в 18 часов. А в 22.50 врач Антошин сообщил о её смерти. И добавил, что она не мучилась.
…Когда мы возвращались из реанимации, моя супруга упала в обморок. Всё произошло на глазах Антошина. Я бросился к Оксане, стал её поднимать. А доктор просто обошёл нас и направился дальше в отделение.
Шесть лет тюрьмы
…После смерти дочери Сергей Кононов обратился с жалобами в минздрав РФ, в Следственный комитет РФ, в Генпрокуратуру, в страховую компанию… Но получил обычную отписку из РДКБ: мол, врачи всё сделали правильно и обосновано. А жалоба – продукт малограмотности и эмоционального состояния отца девочки.
Однако 18 июля 2019 года следователем по особо важным делам Юго-Западного административного округа Москвы (СК РФ) было возбуждено уголовное дело по п. "в" ч. 2 ст. 238 УК РФ – выполнение работ или оказание услуг, повлекшее смерть человека. Наказание – до шести лет лишения свободы.
О. Рамирес
Продолжение: "КЛАДБИЩЕ АЛИХАНОВА. Смерть 8-летней девочки на совести губернатора. Скольких ещё он замогилит?"