Евгений Марчелли в Калининградской области известен даже тем, кто никогда не видел его спектаклей. Марчелли - Мастер, “король авангарда” (как именуют его критики), заслуженный деятель искусств РФ, удостоенный звания Лучшего режиссера российской театральной провинции, - вот уже двадцать лет творит настоящее чудо под названием “Тильзит-театр”. Небольшой коллектив, живущий на медные деньги, добивается фантастического успеха на самых престижных фестивалях не только в России, но и за границей. И можно без преувеличения сказать: “Тильзит-театр” известен всей Европе.
Спектакли Марчелли никого не оставляют равнодушным. Я видела надменных маститых критиков, которые рыдали во время просмотра, а потом захлебывались от восторженных похвал. Но видела и тех, кто презрительно морщил нос и цедил сквозь зубы: “Китч”... Говорят, одна питерская критикесса даже стул сломала, в запале жахнув по нему ногой. В такое бешенство привела ее постановка Марчелли... Я знаю учительницу, которая притащила однажды свой класс на “Грозу” - и металась по залу посреди действия, требуя, чтобы ученики сейчас же вышли... потому что обнаженные девушки на сцене слабо вписывались в привычную концепцию “луча света в темном царстве”. А дети, кстати, сидели, открыв рты - так захватила их мощная энергетика спектакля... Вот только человека, который на вопрос: “Ты видел что-нибудь в “Тильзит-театре”?” - ответил: “Не помню”, - я не встречала. ТАКОЕ не забывается - даже если увидеть ЭТО всего один раз.
...Обычно Марчелли охотно разговаривает с журналистами о театре, но редко и мало - о себе. Так что интервью, данное им накануне пятидесятилетия, вполне может быть названо эксклюзивным. Впрочем, все, что делает в жизни Марчелли, - эксклюзивно. Он иначе не может. (Интервью мы предлагаем читателям “НК” в сокращенном варианте. Полностью оно будет опубликовано в одном из номеров калининградского журнала “Моя личная жизнь”).
- Начнем с вопроса, который вам задавали, наверное, уже тысячу раз: вы итальянец? Или, точнее, вы - НАСТОЯЩИЙ итальянец?
- Мой отец, Жозеф Роккович Марчелли, приехал в Советский Союз в конце 30-х годов. В числе большой группы политэмигрантов. Советское гражданство отец получил 22 июня 1941-го года. А потом получил и все остальное: обвинение в шпионаже, годы лагерей, ссылку в Киргизию... Во Фрунзе отец познакомился с мамой. Он всю жизнь занимался музыкой. Во Фрунзе работал в ресторане - “лабал”, как тогда говорили. А мама там была официанткой... Я родился в 1957-ом году. 19 мая. В День пионерии. И, кстати, очень этим гордился. Вскоре отец стал работать в Русском драматическом театре, музыкантом в оркестре. (Мама, профессиональный повар, преподавала в кулинарном училище). А мы с сестрой (она на пять лет моложе), как и все театральные дети, росли за кулисами.
А что касается моего итальянского происхождения... Во Фрунзе, где я рос, были основные национальности: русские и киргизы.
Были там и “сомнительные” национальности: евреи, немцы... Но итальянцев не было. И там мне было стыдно произносить свою фамилию. У меня спрашивали: “Это что, киргизская фамилия?” - “Нет, итальянская”. И на меня сразу смотрели... так... мол, откуда это чудо?! По паспорту, пока не отменили “пятую графу”, я был русским. Мама настояла: “Никаких итальянцев. Ты знаешь, как папа пострадал от того, что он итальянец?!” Я послушался, но получилось еще хуже. “Евгений Жозефович Марчелли. РУССКИЙ?!!” Меня упрекали: “Примазался, да?”... Так что я всегда был “полу”. Полурусский - полуитальянец, полуактер - полурежиссер...
- А вы были актером?
- В театре я работал, наверное, всем, кем можно: осветителем, радистом... перебрал все технические профессии. У меня вообще было интересное детство. Мы жили в бараке. Там было много детей, но все младше меня. Когда я посмотрел фильм “Тимур и его команда”, то решил организовать свою бригаду. Объяснил, что теперь мы будем тимуровцами: начнем бабушкам молоко носить, через улицу их переводить... Бабушки нас дико пугались. А однажды мы вообще чуть в аварию не попали: бабушку через улицу тащили, а она упиралась.
А еще на правах старшего я придумал для своей бригады клятву: мы должны были есть землю, прижечь себе руку сигаретой и... совокупляться. Девочки с мальчиками. Как это делать... в смысле, совокупляться... все знали только теоретически. И как только попробовали на практике, “бригада” распалась.
...Знаете, когда моя мама - уже здесь, в Советске - смотрела мои спектакли, она всегда садилась в первый ряд и очень волновалась. А потом спрашивала: “Женя, ты же вырос в хорошей, интеллигентной, любящей семье. Откуда в тебе весь этот кошмар?!” Откуда, из каких глубин подсознания что берется, она не понимала. Это и для меня загадка...
...В детстве я страшно врал. Меня мама все время пугала: “Не ври. Вранье все равно выходит наружу”. Но она-то не знала, что наружу выходит далеко не все... Я врал очень творчески. Предлагал одну версию за другой. Очень убедительно. Правды никто не знал, да я и сам ее не помнил.
...В восьмом классе я начал курить. Естественно, тайком от родителей. И вот пришел домой, бросил куртку в ванну - стирать, а сигареты из кармана всплыли. Мама сказала отцу. Слышу: зовут. А я уже знал эту интонацию и, пока шел, заранее просчитывал все свои грехи. Готовился. И тут сразу выдал: “В школе сказали, что надо собирать папиросную бумагу для игрушек на елку. А где ее еще брать? Она ведь только в папиросах бывает?” Родители не нашлись, что ответить.
...Когда я закончил 10-й класс, в семье определили, что я должен поступить в солидный вуз, получить нормальную профессию. Был выбран литейный факультет Новокузнецкого металлургического института имени Серго Орджоникидзе. Я проучился год. Но когда пришла пора сдавать летнюю сессию, на гастроли в Новокузнецк приехал мой родной Фрунзенский театр. Я зашел на спектакль - и пропал. Институт в итоге бросил. Поступил в театральный вуз в Ярославле. По окончании, пять лет играл на сцене Брянского ТЮЗа и был даже неплохим артистом. Но не мог смириться с тем, что нужно подчиняться режиссерской воле. Мне самому хотелось быть командиром. И я закончил режиссерский факультет в Щукинском театральном училище. Когда искал место, где поставить дипломный спектакль, встретил своего знакомого еще по Фрунзе - Волкоморова, который был в это время главным режиссером Советского театра. Он и пригласил меня в Советск. А потом мне предложили остаться работать очередным режиссером. Что я и делал до 1991-го года. А в день, когда в стране был путч, меня назначили главным режиссером Советского театра. Помню, мы ехали в управление культуры, а в Калининграде на площади шел митинг, люди читали какие-то листовки, расклеенные на столбах...
Театр в Советске был тогда самым обычным - очень провинциальным и зачуханным. Труппа давала по 150 спектаклей в год на селе - в каких-то полутемных клубах, на фермах, в необустроенных помещениях. Это убийство!.. Артисты чувствовали себя прокаженными...
- ... и вы начали формировать СВОЮ труппу?
- Нет, все получилось случайно. Первым приехал Николай Паршинцев. Из Владивостока. Он с Дальнего Востока проехал всю страну до Крайнего Запада на поезде. Останавливался в городах, где есть театры, показывался. Нигде его не брали. В Калининградском областном драматическом тоже не взяли. И когда он совсем отчаялся, кто-то ему шепнул, мол, есть тут еще один театр, в Советске... Он приехал. Я посмотрел его. Мы его взяли. За ним подтянулись его однокашники: Николай Зуборенко, Вера Красовицкая... Виталий Кищенко - он не из Владивостока, а из Красноярска, родного города Паршинцева... Двух актрис мы взяли из местного культпросветучилища... Жизнь была трудная. Сложно складывались отношения со зрителем... с управлением культуры, с властями. Мы ведь были такими... “отвязными”.
В 1986 году у меня в спектакле появилась первая “обнаженка”! Это был “Почти рождественский рассказ”, и там имелась такая сцена: муж в постели ждет любовницу, потом встает и выключает свет. Шесть секунд актер был абсолютно голым. Зал ахал. А мы этот спектакль возили по селам. Зрители рыдали от восторга. Кстати, актер этот по совместительству преподавал в Советском культпросветучилище сценическую речь. И чтобы не разочаровать студенток, он наращивал себе специальным составом (им в театре обычно носы наращивают) свой... орган. Говоря, что преподаватель должен выглядеть безупречно даже в голом виде...
На первый фестиваль, в котором мы приняли участие, мы вообще поехали за свой счет. Это были “Херсонесские игры” в Севастополе. Нас никто туда не приглашал. Мы за свои деньги купили билеты на поезд, загрузили оборудование... Приехали: “Примите!” Нам говорят: “Хорошо. Но все расписано. В программу мы вас вставить не можем. Площадку ищите сами. И публику тоже”. И вот... я решился на самую большую за всю мою жизнь авантюру. Мы сняли кинотеатрик на окраине города. Спектакль назначили на час ночи. А в эту ночь для жюри фестиваля и для участников в программе значились херсонесские купания. Всех вывезли на море... А мы наняли два автобуса - просто на улице остановили и договорились с водителями, - приехали прямо на пляж и стали орать в мегафон: “Срочная эвакуация! Надвигается шторм!” Люди в испуге ломанули в автобусы, думая, что всех сейчас отвезут в гостиницу, - а мы привезли их на край города. И показали “В белом венчике из роз”. И... проснулись знаменитыми. Точней, даже не ложились. Разбирали декорации, на рассвете искупались в море, приехали в гостиницу - и узнали, что мы теперь нарасхват.
Тут же нас пригласили в Германию, где мы играли “Венчик” в пяти городах, на немецком языке. Потом - на английском играли в Швеции... Это было победоносное шествие. Тогда же родилось название “Тильзит-театр”. Официальное название было абсурдным: областной ТЮЗ “Молодежный”. Как будто бывают ТЮЗы для стариков! Советский драматический театр - тоже странно звучит. А “Тильзит-театр” - о-о-о! “Это где?” - “За границей”.
... Потом было еще множество фестивалей. Мы участвовали в “Золотой маске”... Само участие - признак состоявшегося театрального искусства. Отборочный тур осуществляют эксперты-театроведы, они отвечают за качество... А награды дают, в общем-то, случайные люди, имеющие отношение в разным видам искусства...
- “Золотую маску”, насколько мне известно, получал и Евгений Гришковец, который в начале своей театральной карьеры работал режиссером в “Тильзит-театре”...
- Он поставил спектакль “По По”. И больше не захотел здесь работать. В стационарном репертуарном театре Гришковцу непросто. У него - отдельный, лабораторный, индивидуальный театр. Критики его любят... У нас с Гришковцом нормальные приятельские отношения, но я не принадлежу к категории его восторженных зрителей. Ну, можно сегодня рассказать, как ты съел собаку - а завтра что съел? Мне кажется, Гришковец это сам понимает, именно поэтому он стал больше писать и пробовать себя не только в театре...
- Многие актеры и режиссеры рассматривают свой успех в провинции как своеобразный трамплин для “прыжка” в Москву. У вас неодно-кратно была возможность “прыгнуть”. Почему вы ею не воспользовались?
- Я поставил разовые спектакли во многих театрах страны: в Рязани, Воронеже, Магнитогорске, Москве...
Но... Москва - не мой город. В Москве от каждого спектакля зависит очень многое. Если актер “засветится” - будут предложения сыграть в кино, жизнь может измениться за секунду, и все работают только на это. Сущий ад! А здесь... здесь бессмысленно хотеть чего-то, кроме работы. Ты поставишь плохой спектакль - никто этого не поймет. Спектакль будет гениальным - и этого тоже не поймет никто. У нас нет профессиональной критики, нет того, кто тебя уроет, и того, кто тебя возвысит. Успех или провал - это известно только тебе. Это и есть искусство в чистом виде. Когда ты занимаешься процессом, который тебе интересен...
- Насколько мне известно, у вас была возможность ставить спектакли в Италии...
- Да. Однажды мы в “Тильзит-театре” поставили пьесу итальянского драматурга Леонардо Франкини.”Наши запретные мысли”. Ему понравилось. Оказалось, он учился в Москве, прекрасно знает русский язык. Он стал нашим продюсером, и со спектаклем “В белом веничке из роз” мы выезжали на театральный фестиваль в Рим. Заодно я попросил Франкини помочь мне разыскать отцовских родственников. Сам отец так и умер - еще до перестройки - не побывав больше в Италии. Несколько раз он пытался съездить, подолгу оформлял документы, но так ни разу и не получил разрешения на выезд. А родственники его нашлись. Моя двоюродная сестра Эуджения живет в Турине, она замужем за президентом фирмы “Фиат”. Мы ездили к ним в Турин в гости, они были у нас в Советске. Франкини мне сказал: “Интересно, примут ли тебя в семью? Если примут, ты никогда больше не будешь знать финансовых проблем”. Но, видимо, не приняли. Так, открытки шлем иногда друг другу...
Д. ЯКШИНА
(Окончание следует)