Наша сегодняшняя “прогулка” - по Кёнигсбергу Ханны Арендт. Эта женщина-философ, чьё столетие недавно отмечал весь культурный мир, для России пока ещё новое имя.
Великая книга под запретом
Книга Ханны Арендт “Истоки тоталитаризма: классика политической мысли” признана научным сообществом “одной из ста наиболее значительных книг ХХ века”. Однако долгое время она была у нас под запретом, издавалась на русском только один раз, в 1996 году. По официальной версии, из-за того, что Арендт поставила знак равенства между сталинизмом и национал-социализмом. Хотя на самом деле этого знака равенства в книге нет, как нет и желания заклеймить Советский Союз - как “империю зла”.
Ханна Арендт, родившаяся в 1906 году под Ганновером, учившаяся в Марбурге, защитившая диссертацию в Гейдельберге, вышедшая замуж в Берлине, работавшая в Париже, попавшая в нацистский концлагерь Гюрсво Франции, бежавшая в Америку и умершая в 1975 году в Нью-Йорке, вполне может быть названа “человеком мира”. Но... сама она утверждала:
“По своему образу мысли я всё ещё уроженка Кёнигсберга. Иногда я это скрываю от самой себя. Но это так”.
Философ и король
Что это значит - быть “уроженкой Кёнигсберга по образу мысли”?
Иммануил Кант, которого Арендт в юности боготворила, считал, что Кёнигсберг представляет собой мир в миниатюре.
“Большой город, государственный центр, в котором находятся правительственные учреждения, и имеется университет (для процветания науки), город, удобный для морской торговли, расположение которого на реке содействует общению между внутренними частями страны и прилегающими или отдалёнными странами, где говорят на других языках и где царят иные нравы, - такой город, как Кёнигсберг на реке Прегель, можно признать подходящим местом для расширения знания и о человеке, и о мире. Здесь и не путешествуя можно приобрести такое знание”.
Так писал великий философ Кант в предисловии к своей знаменитой “Антропологии”. Правда, его современник Фридрих Великий придерживался иной точки зрения:
“Праздность и скука являются, если я не ошибаюсь, богами-покровителями Кёнигсберга, ибо и люди, которых можно здесь видеть, и воздух, которым здесь дышат, кажется, не внушают ничего иного”.
Переселенцы из России
Но Арендт совсем не была поклонницей Фридриха Великого. Она попала в Кёнигсберг трёхлетней: её отец, инженер Пауль Арендт, тяжело заболел, и семья перебралась из Ганновера поближе к родственникам.
Дедушка Ханны, Макс Арендт, жил в Кёнигсберге на Хольтц-Аллее (ныне - ул. Гостиная). Он был председателем собрания депутатов города и возглавлял либеральную еврейскую общину.
Родители Ханны поселились на Тиргартеннштрассе, 6 (ныне ул. Зоологическая). Семья, несмотря на болезнь отца, не бедствовала: дедушка по линии матери, Якоб Кон, владел крупнейшей в Кёнигсберге фирме по импорту чая.
(Кстати, предки и Арендта, и Кона переселились сюда из Рос
сийской империи в XVIII и XIX веках.)
Рождество и сионист
Семейство, принадлежащее к зажиточной еврейской буржуазии, не было ортодоксальным. Позже Ханна Арендт (урождённая Иоганна) скажет, что мать, конечно, никогда бы её не крестила. Но в доме, наряду с евре
йскими праздниками, широко и весело отмечалось Рождество.
Здесь чтили сиониста Бернштейна и уважали Розу Люксембург, но вообще (!) не звучало слово “еврей”. Впервые Ханна услышала его на улице от других детей - натурально, в антисемитском контексте. И была весьма озадачена. То есть она, конечно, понимала, что внешне не похожа на белокурых Либби и Гретхен... Но ведь и дом её не был похож на другие дома.
Дерзкий характер
Когда Ханна пошла в школу, мать дала ей жёсткие инструкции: если антисемитские высказывания допустит учитель или кто-то из персонала, Ханна должна немедленно встать, выйти из класса, вернуться домой и доложить обо всём в мельчайших подробностях. Мать в таких случаях писала официальное письмо школьному начальству и требовала неукоснительного “разбора полётов”.
Но на детей жаловаться запрещалось. И вообще нельзя было даже упоминать о “детских сварах” дома. С ними Ханна должна была разбираться самостоятельно. Что она и делала.
Впрочем, лично Ханну почти не трогали: в гимназии им. Королевы Луизы на Лангофмейстерштрассе (ныне это школа №41 на ул. С. Тюленина) она считалась одной из самых блестящих учениц, хотя и отличалась дерзким и непреклонным характером.
За интеллект ей прощалось многое: споры с учителями, поправки и комментарии, которые она делала по ходу урока; “неположенные” книги, которые она читала в открытую, пока шло объяснение темы или пока соученицы у доски долдонили вызубренный материал...
С волчьим билетом
Прощались даже “акции протеста”, пока они касались лично Ханны. Так, она отказалась
от уроков греческого языка, т.к. учила его сама, дома, и считала “нерациональным” заниматься этим ранним утром.
Ханна отказалась также от посещения уроков религии, объявив себя атеисткой. Но вот когда она подговорила других учениц тоже отказаться от уроков религии - из гимназии её исключили фактически с “волчьим билетом”.
Сидя дома, Ханна жадно, запоем читала книги. В четырнадцать лет она записала в дневнике:
“Каким-то образом передо мной встал вопрос: либо я смогу заниматься философией, либо покончу с собой. Не то чтобы я не любила жизнь, нет! Дело <...> в необходимости ПОНЯТЬ”.
Опасное вольнодумство
Понять ей надо было многое. Ей рано выпало познать горечь потери: в один год умерли и её горячо любимый дедушка Макс Арендт, и отец.
Вскоре мать вышла замуж за торговца Мартина Беервальда (кстати, тоже сына эмигранта из России). Отчим был вдовцом, Ханна с матерью переехали в дом на Бузольтштрассе (ныне ул. Ермака), где всё было устроено по вкусу его покойной жены и где всем заправляли его дочери от первого брака.
Отношения с отчимом и его дочерьми у Ханны не сложились. Он не принимал её “опасного воль
нодумства” и в открытую высказывался по поводу её “непривлекательной внешности”. Хотя непривлекательной юная Ханна отнюдь не была. Как не была она, кстати, и “синим чулком”, а позже - не стала отъявленной феминисткой.
Напротив, она иронизировала:
“Я, в общем-то, старомодна. Я всегда считала, что есть определённые занятия, которые женщинам не подходят, которые им не идут, если можно так выразиться. Не очень хорошо выглядит, когда женщина отдаёт приказы. Женщине лучше на попадать на такие должности, если ей важно сохранить свои женские качества”.
Влюблённый профессор
Но, конечно, от идеала “богобоязненной и домовитой” еврейской и/или немецкой барышни она была далека.
Чтобы избавиться от постоянных скандалов Ханны с отчимом, её мать мобилизовала все свои связи - и добилась, чтобы Ханну приняли в Берлинский университет без школьного аттестата.
Через год Ханна вернулась в Кёнигсберг и досрочно сдала все гимназические экзамены - на год раньше сверстниц. И поступила на философский факультет университета в Марбурге.
Знаменитый философ Хайдеггер, профессор Марбургского университета, был в неё влю
блён. Он писал ей проникновенные письма. Но (или, наоборот, ПОЭТОМУ) диссертацию она защитила у профессора Ясперса в Гейдельберге.
Вышла замуж и развелась
В 1929 году 23-летняя Ханна вышла замуж за Гюнтера Андерса. Как философа, её интересовала идея свободы - а он показался ей свободным от предрассудков, в том числе этнических и религиозных (он был немцем).
В 1933 году, когда к власти в Германии пришли фашисты, Ханна впервые серьёзно заинтересовалась политикой. Это привело к разводу с мужем в 1937-м.
Её знакомый, Блюменфельд, член сиони
стской организации, предл
ожил Ханне рискованное дело: собирать антисемитские высказывания в профсоюзах, в журналах, в научных кругах. Фиксировать, вести картотеку и т.д., и т.п. Ханна не состояла в сионистской организации, поэтому в случае её провала организацию она бы не подставила.
Первый арест
Вскоре Арендт была арестована. При ней обнаружился блокнот с записями - это вполне тянуло на статью “Пропаганда заведомо ложных измышлений”. Но Ханне повезло. Ею занимался следователь, которого только что перевели из уголовной полиции в политическую. Он только руками разводил, говоря: “Раньше я прекрасно понимал, что имею дело с преступниками. Что мне делать с вами, не знаю...”
Сионистская организация прислала Ханне адвоката. Но следователь уговорил её отказаться от услуг защитника: “У евреев сейчас нет денег. Экономьте ваши деньги. Я вас отсюда вытащу...”
И он её действительно вытащил. Что с ним самим случилось после этого, Ханна так и не узнала (хотя пыталась - потом, после войны).
Бежала в Америку
Нелегально, по тропе контрабандистов, Ханна ушла во Францию. Там она состояла в организации, которая отправляла еврейских подростков 13-17 лет в Палестину.
В 1940 году она оказалась в концлагере Гюрс, откуда удалось вырваться чудом. С помощью членов французского сопротивления Ханна бежала в Америку, в Нью-Йорк. Там началась её новая жизнь: она вышла замуж за преподавателя философии Генриха Блюхера, начала читать лекции в Беркли, Принстоне... И - начала писать.
Основной идеей всех её трудов была мысль о свободе как “способности человека начинать нечто новое, до него в мире не существовавшее; способности разрывать “автоматические” процессы
в царстве природы и сфере политики”.
Убийца-бюрократ
Ханна и сама была свободна - и в помыслах, и в поступках. Отправившись в качестве корреспондента журнала “NewYorker” в Израиль на суд над нацистским преступником Эйхманом, она написала книгу “Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме”. За эту книгу в Израиле она была объявлена персоной нон грата, а культурное еврейское сообщество подвергло её остракизму.
Дело в том, что Арендт, изучив судебные материалы, пришла к шокирующему выводу: Эйхман не демонический злодей, а “бюрократ-убийца”, который скрупулёзно выполнял отдаваемые ему приказы.
Арендт задалась и другим вопросом - табуированным для большинства писавших о Холокосте: как могло получиться, что жертвы сотрудничали с палачами? Еврейские функционеры составляли списки членов общин и имущества, собирали деньги на депортацию и т.д., и т.п.
Чёрное и белое
Разразившийся вокруг книги скандал Ханну Арендт не беспокоил: она неоднократно заявляла, что не любит и не может любить “коллективы и нации”. Любить можно лишь близких людей - а всех остальных нужно пытаться ПОНЯТЬ. Это она и делала на протяжении всей своей жизни.
Мир не делился для неё на чёрное и белое. Она, еврейка, продолжала писать по-немецки, отмахиваясь от оппонентов:
“Ведь это же не немецкий язык проклят и испорчен? Ведь это же не немецкий язык сошёл с ума!”
Она продолжала видеть во сне Кёнигсберг, и её очень интересовало, во что же он п
ревратился, будучи Калининградом.
Скамейка на озере
Ханна умерла задолго до того, как наш город “открылся” для иностранцев. Но, может быть, именно отсюда начнётся “пришествие” философа Арендт на русскую землю. По крайней мере, фильм “Ханна Арендт”, снятый в 2012 году режиссёром Маргарет фон Тротта, был здесь воспринят с большим интересом. Юбилейные торжества по случаю 100‑летия - прошли достойно. А на Верхнем озере теперь стоит скамейка, на которой написано: “Отыскание нужного слова в нужный момент уже есть действие”. Очень современная мысль Ханны Арендт, не так ли?
Ну а наши “прогулки” - продолжаются.
Д. Якшина
