Скончался в дороге
Поздним вечером 30 марта 1795 года у замка Георгенбург, что на окраине города Инстербурга (ныне Черняховск), остановилась крытая повозка.
Кучер слез с облучка и рукоятью кнута забарабанил в ворота.
- Помогите! Господину профессору плохо!
Старый слуга подошёл к повозке и осветил её фонарём.
- Господи, боже мой, - вздрогнул от ужаса старик, увидев перед собой укутанного в шинель человека с обезображенным лицом. - Кто это?
- Иоганн Мельман, - ответил кучер. - Учёный. Везу его от самого Тильзита. Беднягу выслали из России. Он очень плох, русские его жестоко пытали...
Мельмана занесли в помещение и уложили на диван в прихожей. Вызванный хозяином врач только развёл руками - слишком поздно. В первом часу ночи Иоганн Мельман скончался. До Кёнигсберга, откуда он в 1786 году отправился в Москву, профессор не доехал всего несколько десятков километров.
Последователь учения Канта
В 1786 году профессор Иоганн Мельман получил заманчивое предложение из России: его пригласили преподавать в Московский университет. К тому времени Мельман уже снискал в Германии славу известного учёного - знатока античного мира. Профессор был лично знаком с Генрихом Гейне, выпустил книгу на латинском языке “Комментарии к Овидию”, обладал степенями магистра филологии и доктора философских наук.
Поклонник Иммануила Канта, Мельман с энтузиазмом взялся за преподавательскую деятельность в России, достаточно быстро выучив русский язык. Обладая недюжинными способностями и даром слова, немецкий профессор вскоре завоевал любовь и уважение студентов.
Студент Лубяновский так вспоминал о своём учителе:
“Мельман знакомил нас с Горацием, Вергилием, Лукрецием, Цицероном, Тацитом, удачно развивал их мысли нравственные и политические, превозносил их ум и с приятным велеречием водил нас от одного к другому, как по цветистому лугу - от одного прекрасного к другому цветку, ещё превосходнейшему, присваивая им такие идеи, о которых те господа не думали и не гадали”.
Мельман выпустил русский учебник по латинскому языку. Его лекции по латыни и греческой литературе неизменно собирали полные аудитории. В общем, Московский университет мог гордиться работой нового профессора.
“Жить в страхе господнем”
Но не всё в жизни Мельмана было гладко. Устав Московского университета того времени требовал от студентов “жить в страхе господнем, нелицемерно придерживаться христианской веры, просвещать своё сердце через ежедневное чтение священного писания, ходить в церковь, читать утренние и вечерние молитвы”.
- Бог - вот главная и первая истина, составляющая душу всех истин, - любил говорить профессор философии Шаден.
- Просвещение можно более почерпнуть из языческих античных писателей, нежели из церковных учителей, - возражал Мельман.
- Невежество, страх и удивление - вот основа всякой религии, - вторил ему профессор Аничков.
Такие споры были не редкостью в Московском университете. Вольнодумство давно пустило корни в этом учебном заведении. Многие преподаватели откровенно высмеивали учение церкви о божественном сотворении мира. Занятие наукой привело их к отрицанию существования Бога. По крайней мере, в том наивном виде, в каком представляли Его богословы.
Но вскоре сторонники “православных традиций” потеряли терпение - образование, конечно, штука полезная, но “страх господень” важнее. Руководство университета решило “наставить заблудших на путь истинный”. В этом благом деле оно заручилось поддержкой и благословением самого митрополита Московского Платона.
“По бутылке рейнвейну на день”
Будучи истинным патриотом, митрополит Платон любил всё родное, старозаветно-русское и всей православной душой восставал против тлетворного влияния Запада.
- Обязанности гражданина и христианина должны быть тесно соединены между собою, - поучал митрополит. - Страшен для нас будет такой друг, товарищ, сосед, сотрудник, которого совесть страхом Божьим не обуздана.
Богомольцы души не чаяли в Платоне, который, по их словам, был “собою такой лепообразный, среброволосый, с лицом, сияющим добротою, кротостью, мудростью и умилением”.
Митрополит давно с тревогой наблюдал за университетской вольницей и старался быть в курсе дел этого учебного заведения. Для этого Платон часто приглашал к себе в гости преподавателей - на ужин и застольные беседы. Благо, платили митрополиту из государственной казны немало - не то, что скромной светской профессуре.
Пускай даже и с мировыми именами.
Митрополит имел казённое содержание более, чем приличное: кроме 1.000 рублей жалованья, “на стол ещё 500 рублей, по штофу водки на неделю, по бутылке рейнвейну на день, мёду, пол-пива, кислых щей, дров и свеч неоскудное число, бельё столовое и посуду всякую дворцовую, да истопника и работника, а сверх того карету дворцовую с парой лошадей и конюхом”.
Короче, было чем гостей потчевать.
Публичное сожжение
В начале 1795 года Мельман тоже удостоился приглашения к митрополиту. Друзья просили профессора быть сдержанней в речах - иначе быть беде.
- Вспомни случай с диссертацией профессора Аничкова, - напоминали Иоганну доброжелатели.
Всего пару лет назад Аничков опубликовал труд под названием “Рассуждение из натурального богословия о начале и происхождении натурального богопочитания у разных, особенно невежественных народов”. Аничков ни много ни мало обвинил православное духовенство в невежестве.
По настоянию Священного Синода диссертация была изъята из пользования и публично сожжена палачом. Аничков чудом избежал наказания - благоразумно покаялся.
Но Мельман лишь пожимал плечами. Он искренне не понимал, почему в просвещённый век человек должен скрывать свои убеждения. Продолжая пребывать в этой наивной уверенности, Иоганн отправился к митрополиту Платону.
Святой донос
Митрополит встретил Мельмана радушно. За столом, под чарочку и закуску разговор по случаю дошёл до религии христианской.
- Вере нашей единственно правильной, - подливая водочки себе и гостю, заметил Платон, - паче или единственно надлежит утверждаться на слове Божьем.
- Не согласен, - возразил Иоганн. - Религия должна основываться на рассудке человеческом и философии.
Митрополит лишь мягко улыбался и спокойно слушал рассуждения профессора. При прощании он пожелал Мельману, чтобы тот “о религии старался мыслить и рассуждать с лучшим основанием”.
На том и расстались. Митрополит же немедля сел писать донос в Тайную канцелярию. Реакция не заставила себя ждать - Мельман был уволен из числа профессоров Московского университета с требованием в 24 часа покинуть здание университета, где он проживал. Решение было оформлено протоколом от 31 января 1795 года, в котором вина Мельмана утверждалась в том, что он “явно обнаружил развратные свои мысли против самого основания откровенной религии”.
Вырвали ноздри
Мельман был крайне изумлён случившимся. Учёный не понимал, как вообще такое может происходить в просвещённый восемнадцатый век! Собрав пожитки, профессор отправился в Санкт-Петербург - искать правды у императрицы Екатерины Второй. Ведь она слыла покровительницей науки!
Однако сразу после отъезда Мельмана генерал-прокурор граф Самойлов приказал арестовать учёного. На квартире, которую Мельман снял в Санкт-Петербурге, был произведён обыск, имущество (большей частью книги) опечатали. Самого Иоганна препроводили в тюрьму.
Дознание проводили со всей тщательностью: профессора били кнутом, жгли калёным железом и под конец вырвали ему клещами ноздри. Тщедушный Иоганн держался стойко и вины не признавал. Он лишь “подтвердил свои взгляды, добавив, что долгом своим преподавателя считает сообщать о них другим”.
В конце концов матушка-императрица сжалилась над немчурой и приказала выслать его “за Мемель”. Полуживого Мельмана погрузили в повозку и отправили в Восточную Пруссию. Там он и умер.
С Божьей помощью
Митрополит Платон до самой кончины продолжал свой нелёгкий духовный подвиг. В Москве ему установлен памятник. Стойкий защитник православной веры был бы рад, узнай, что ныне, в XXI веке, в Московском университете открыта кафедра теологии. Достойные продолжатели дела Платона теперь будут учить студентов “страху Божьему”.
Давно пора! Всякие мельманы и аничковы глубоко заронили в сознание русского образованного люда сатанинское семя сомнений. Так что работы для теологов будет много. Жаль, что ноздри нынче вырывать не дозволяют. Трудно без этого эффективного способа утверждать на земле Русской истинные добродетели.
Вот раньше на православной Руси умели укрощать строптивых! Даже в действующих монастырях камеры для заключённых обустраивали. Только через тюрьму Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале с 1766 по 1902 год прошли свыше 400 узников, обвинённых в отступлении от канонов господствующей церкви и свободомыслии. Золотые были времена...
А. Захаров