Сегодня мы продолжаем нашу “прогулку” по Кёнигсбергу “мемориальному”. Когда-то в столице Восточной Пруссии буквально каждый дом был украшен мемориальной доской.
Им не хватало только щитов
Здесь берегли своё прошлое. И ревниво блюли память о пребывании в городе знаменитостей, даже если оно, это самое пребывание, было кратким, а знаменитость - не любила Кёнигсберг... Большинство мемориальных досок было установлено в Кёнигсберге в 20-30-е годы ХХ века.
“История стремится к равновесию <...> Оптимизм - вот, что остаётся у побеждённых <...> Великолепное свойство человеческой воли - верить, что всё к лучшему в этом лучшем из миров. Пессимизм должен быть выдернут с корешками”, - так говорил немецкий профессор Рейхер в “культовом” романе Алексея Толстого “Гиперболоид инженера Гарина”. А владелец ресторана “К прикованному скелету” (герой эпизодический, но весьма колоритный) разражался целой тирадой:
“Я видел мобилизацию. Вон по той дороге шли войска. Это были добрые германские колонны <...> Это были зигфриды (богатыри, герои, по имени мифологического спасителя нации и её богов, - прим. авт.) - те самые, о которых писал Тацит, могучие, наводившие ужас, в шлемах с крылышками <...> В четырнадцатом году зигфриды шли покорять вселенную. Им не хватало только щитов, - вы помните старый германский обычай: издавать воинственные крики, прикладывая щит ко рту, чтобы голос казался страшнее... Я видел кавалерийские зады, плотно сидевшие на лошадях... И я видел, как войска проходили обратно...”
А ещё один персонаж, немец Вольф, добавлял: “Германия никогда не примирится с унижением”.
Да, конечно, “красный граф” Алексей Толстой не отличался особенной искренностью, но немцев “постверсальского периода” он знал хорошо. Помнить они должны были не только о Версале, но и о своём величии - отнюдь не былом! Правда, ассоциировалось это понятие прежде всего с воинской доблестью. И в первую очередь увековечивались военные...
“Волк мёртвых”
Но и деятелям культуры кое-что перепало. (Время, когда немецкий драматург Ганс Йост скажет: “Когда я слышу слово “культура”, я вынимаю мой пистолет”, - ещё не настало). Так, в 1922 году на Французенштрассе в Кёнигсберге была установлена мемориальная доска работы известного скульптора Кауэра с надписью “Hoffman Ernst Theodor Amadei”. Так в “городе К.” была увековечена память о великом писателе, не понятом в его родной стране, но горячо любимом в России.
Станислас Кауэр был автором и мемориальной доски на доме, где “жил в 1805-1807 годах и создавал Незабываемое Генрих фон Клейст”, писатель-романтик.
Обе доски погибли в августе 1944-го, во время налёта английской авиации. А вот доска в честь философа Иоганна Гамана (одного из самых неординарных мыслителей Европы), установленная на стене гимназии на Хаманштрассе, 1, пережила и бомбёжку города английской авиацией, и апрельский штурм 1945-го... и была уничтожена в начале семидесятых.
В 1931 году на юго-восточном променаде Замкового пруда, на громадном валуне ледникового периода была установлена памятная доска работы того же С. Кауэра - в честь поэта Эрнста Вихерта, почтившего Кёнигсберг своим присутствием. Вихерт мало известен российскому читателю, но немцы, пережившие Первую мировую, зачитывались его произведениями “Волк мёртвых” и “Слуга божий Андреас Ниланд”. Христианский гуманист Вихерт был против насилия, провозглашая “неприятие ненависти и всяческих догм <...> широкую открытость всему красивому и доброму, покорное припадание к стопам Христа или Магомета, Сократа или Хафиза, чистую человечность, безымянное ощущение себя сыном Божьим”.
Стоит ли удивляться тому, что Вихерт активно протестовал против нацистского режима? В 1935 году он выступил перед мюнхенскими студентами с речью “Поэт и время”, в 1936-м - было опубликовано его обращение к “мыслящей аудитории” “Поэт и юность”.
Уже упоминавшийся выше Ганс Йост парировал: “Кое-где ещё попадаются старики в возрасте от двадцати до девяноста лет - музейные гуманисты, которые противостоят фаланге гитлеровской молодежи, тогда как <...> сегодня в Германии нужно писать кровью, а строки должны быть коротки и похожи на приказы...”
Спасаясь от кредиторов
Вскоре Вихерт был арестован и на восемь месяцев отправлен в Бухенвальд (потом он напишет об этом времени роман “Тотенвальд”, назвав его “прелюдией к смерти”). Однако доска в его честь в Кёнигсберге уцелела. Она будет уничтожена позже, в пятидесятых годах. (А в 2005 году доску, посвящённую Вихерту со словами “Ещё звучит твоя песня”, установят в Калининграде у Детской художественной школы.)
...В августе 1936 года на стене дома по адресу Штайндамм, 111 появится мемориальная доска из силезского мрамора: “Рихард Вагнер. Венчался в Трагхаймской кирхе 1836, жил - Штайндамм, 110, угол Монкенгассе”.
Вагнер, воспевший Зигфрида, был объявлен немецким композитором №1. При этом на многие “неарийские черты” его характера (типа склонности жить не по средствам и брать деньги в долг без отдачи, а также на искреннее восхищение русскими композиторами) наци “закрыли глаза”. А в Кёнигсберге (откуда он, спасаясь от кредиторов, удирал тайком, прячась в трюме небольшого судёнышка) - помнили. А в некоторых семействах - ещё и бережно хранили доставшиеся от отцов или дедов долговые расписки великого композитора...
Доска работы скульптора Розенберга не уцелела. Погибла при бомбёжке города в августе 1944-го. Как и всё, что её окружало.
...В Калининграде мемориальные доски в первую очередь устанавливались участникам штурма города. При этом “милитаризированность воспоминаний”, с одной стороны, была налицо, а с другой... во время штурма пролилось СТОЛЬКО крови и столько человек погибло, что доски с фамилиями героев вызывали у прохожих не больше эмоций, чем таблички с названиями улиц.
Вот всего лишь один пример: всем, кто учился в СОВЕТСКОЙ школе, известен подвиг Николая Гастелло - лётчика, в самом начале войны направившего свой самолёт на вражеский эшелон с танками и боеприпасами и подорвавшего его ценой собственной жизни. Но мало кто знает, что подвиг Гастелло был повторён в небе Восточной Пруссии 7 апреля 1945 года, когда лётчик Василий Козенков повёл свой подбитый самолёт на скопление немецкой боевой техники. За месяц и два дня до Победы. Вместо того, чтобы выпрыгнуть с парашютом и попытаться спастись...
“Девчонка идёт на войну”
Доски в честь “штатских” стали появляться в Калининграде в восьмидесятых-девяностых годах. Была увековечена память профессора Ф. Баранова, одного из создателей Калининградского технического института; Сергея Снегова, известного далеко за пределами области писателя-фантаста, чей роман “Люди как боги” долго был “визитной карточкой” региональной литературы; писательницы Маргариты Родионовой, чья повесть “Девчонка идёт на войну” - одно из самых честных и проникновенных произведений на тему “неженского лица” любых сражений...
На здании детской областной библиотеки им. Гайдара появился барельеф, изображающий Ю. Иванова, писателя и первого председателя Калининградского отделения Российского фонда культуры. (Это его, Иванова, стараниями были возвращены на свои исконные места многие произведения немецких скульпторов, включая и памятник основателю Кёнигсбергского зоопарка Герману Клаасу.) На доме по улице Сержанта Колоскова, где до войны проживал дед кёнигсбергской поэтессы Агнесс Мигель, теперь красуется мемориальная доска с цитатой из её стихотворения - “Ибо ты, Кёнигсберг, бессмертен” (вполне соответствующей действительности, ибо нельзя уничтожить то, чего уже нет).
В 2001 году появилась мемориальная доска Николая Гумилёва, поэта Серебряного века, в годы Первой мировой воевавшего в Восточной Пруссии и получившего здесь за особую доблесть офицерское звание (он пошёл на фронт добровольцем-вольноопределяющимся) и два Георгиевских креста. Впрочем, он, эстет с тонким вкусом, вряд ли был бы в восторге от причудливой композиции: себя самого на фоне коня-мутанта...
Ну а потом... миновали городские юбилеи - и процесс установки мемориальных досок затух. Сейчас скорее наблюдается процесс обратный: застройщики, освоившие уже практически все скверы, заглядываются на “лакомые куски” занятые... памятниками. О том, как “передвинули” мемориал французским лётчикам из эскадрильи “Нормандия-Неман”, мы уже писали. О том, как попытались покуситься на сквер, где стоит памятник Пушкину, - тоже... Один из свежайших примеров - “эпопея” с Павликом Морозовым.
Приговорили даже мученика
Когда-то на улице его имени была ма-аленькая мемориальная доска: дескать, улица названа в честь пионера-героя. Какое отношение имел мальчик, убитый когда-то своими родственниками в Сибири, к бывшей столице Восточной Пруссии - сказать трудно. (Он, поди, и слова-то “Кёнигсберг” никогда не слышал, обучаясь в своей сельской школе.) Вероятно, такое же отношение, как и Калинин, чьим именем эта столица была наречена.
В 1972 году доску убрали, но поставили бюст Павлика Морозова (работы скульптора М. Постновой). И ещё несколько лет пионеры окрестных школ усердно собирали металлолом и макулатуру, чтобы на вырученные средства “облагородить” весь “архитектурный ансамбль”.
Сегодня, по некоторым сведениям, Павлика Морозова собираются “подвинуть”. А весь “ансамбль” - реконструировать. В смысле, видоизменить до полной неузнаваемости. Не знаю, как вам, а мне Павлика жалко. Именно этот памятник необходимо сохранить - как вечное напоминание о том, что НИ ПРИ КАКОМ РЕЖИМЕ дети не должны становиться заложниками взрослых политических игрищ, как не должны доносить на родных - и погибать от рук родных же!
Бедный Павлик, конечно же, не герой... Он - мученик. Жертва Системы. Брошенный на произвол судьбы родным отцом, одурманенный идеологией, посчитавший донос святым актом мести и справедливости и жестоко убитый собственными дедом и дядей. Вместе, кстати, с младшим братишкой. Это ведь прямо Борис и Глеб нового времени, зарубленные топором, лежащие на снегу в крови, в трёх шагах друг от друга... растерзанные тельца, об одном из которых скоро забудут. Ведь он, младшенький, пионером не был. Просто убитый малыш. Он даже не понимал, наверное, что его убивают. И уж тем более понять не мог, ЗА ЧТО?!
Кто, как не они, должны стать символом невозврата К ТОМУ, ЧТО БЫЛО? Какая богатая тема для скульптурного воплощения... Жаль, что едва ли она будет востребована. Квадратные метры пространства - дорогие. Так что Павлика, судя по всему, “приговорили” вторично.
Ну а наши “прогулки” - продолжаются...
Д. Якшина