Шпионские тайны “Виллы “Эдит”
...Как-то, “гуляя” по Кёнигсбергу, мы говорили о том, каким предстаёт наш город на киноэкране. Вспоминали фильмы, снятые с его “участием”. Отмечали, что чаще всего Калининград играет роль “заграницы” как, например, в знаменитой “Встрече на Эльбе”. И даже в киноэпопее “Щит и меч”, где в кадре отчетливо виден НАШ железнодорожный вокзал, Калининград “снимался в роли” Кёнигсберга.
Пожалуй, наиболее “калининградский” фильм – это “Жена керосинщика” Александра Кайдановского. Двойственная сущность нашего города передана аллегорически (я часто вспоминаю этот эпизод): в развалинах Кафедрального собора сидит мужик в плакатно-выцветшей гимнастёрке, с “иконостасом” орденов и медалей на груди, и, растягивая меха потрёпанной гармоники, поёт: “Вернулся я на родину/Шумят берёзки с клёнами”... А за его спиной русский ангел гонит взашей немецкого. А тот – плачет и упирается... Но “Жену керосинщика” в стране не поняли. Слишком “специфическим” показался российским зрителям этот фильм про некий город К. – родину Канта. Особенно тем, кто, как и герои фильма, искренне недоумевал: почему в учебниках написано, что Кант никогда не покидал Германии, а могила его находится в России?!..
...Ну а каким предстаёт Калининград в книгах? Нет, не в произведениях классиков и не в стихах (типа “города К.” Иосифа Бродского), и не в документально-исторических трудах, а в самой что ни на есть беллетристике? Не претендуя на полный охват темы, можно назвать несколько самых явных тенденций.
Первая – обозначилась буквально сразу же. Некий М. Баринов в начале 50-х годов написал повесть “Вилла “Эдит”, в которой рассказывалось о том, как в марте 1945-го года советские разведчики проникают в осаждённый Кёнигсберг через длинный подземный ход. И оказываются в богатом особняке, владелец которого хранит супер-секретные документы – планы “подземного города” (кстати, один из самых излюбленных мифов – существование под землёй “второго Кёнигсберга”, то ли затопленного, то ли просто “законсервированного” гитлеровцами). События в повести разворачивались самые драматические.
Как известно, “роль” особняка, битком набитого шпионскими тайнами, сыграл дом, и поныне стоящий на проспекте Победы, 180, на выезде из города (с эмблемой на фасаде “Вилла “Эдит”, которая, собственно, и вдохновила автора). По повести Баринова была создана пьеса, с успехом шедшая во многих театрах страны, чуть позже – снят фильм, со всеми атрибутами тогдашней “военно-киношной” эстетики (с “белокурыми бестиями”, задраенными в чёрную эсэсовскую форму, и нашими героическими разведчиками в элегантно-серых пальто и буржуазно-фетровых шляпах). И долгие годы о бывшем Кёнигсберге те, кто его ни разу не видел, судили именно по фильму “Вилла “Эдит”... и по роману В. Кожевникова “Щит и меч”, где более-менее внятно описан железнодорожный вокзал в Кёнигсберге... Ибо вплоть до конца 80-х Калининград считался городом закрытым, информация о нём в печать практически не попадала, и граждане Советского Союза, знавшие о существовании данного областного центра, питались в основном слухами и домыслами. А мы, калининградцы, упиваясь собственной “исключительностью” и близостью к “загранице” (под которой в СССР подразумевалась Прибалтика), активно поддерживали в массах самые странные представления о нашем образе жизни. И когда где-нибудь в Курске, Казани или даже в Питере нас с придыханием спрашивали: мол, правда ли, что в городе до сих пор полно “не пожелавших депортироваться” немцев, мы охотно отвечали: “Яволь! У нас даже вывески на двух языках! И в магазинах можно платить не только рублями, но и немецкими марками. А дома у каждого – куча довоенного немецкого фарфора и шмайсер. Так, на всякий случай... И даже паспорта у нас особые....” и т.д., и т.п.
Самое смешное – не то, что нам ВЕРИЛИ!! Гораздо смешнее, что многое из этой ненаучной фантастики СБЫЛОСЬ. Я помню, с каким невероятным удивлением рассматривали друзья в российской глубинке мой паспорт с вкладышем, на котором... помните?... чёрным по розовому было написано: “паспорт жителя Калининградской области”... А когда приятель, приехавший погостить из Саратова, увидел, как в такси я даю водителю доллар (шёл год девяносто второй), у него глаза сделались как блюдца...
Впрочем, мы отвлеклись. Вернёмся к нашим баранам. В смысле – тенденциям.
Тенденция вторая – Калининград на страницах книг, написанных литературно одарёнными рыбаками. Город в “морских” повестях и романах – не более чем фон. Никаких конкретных деталей и, тем паче, имён. Абсолютно советские улицы, без намёка на немецкое прошлое. (Иначе было нельзя: заподозрят в “симпатии к фашистам” – виза накроется медным тазом).
Любые совпадения случайны
Тенденция третья – Калининград в постмодернистской прозе. Скажем, в рассказах Юрия Буйды, который родился в Гвардейске, работал в Кёниге, сначала в комсомольской, затем – в партийной газете, дослужился до замредактора “Калининградки”, в начале 90-х годов уехал в Москву и там издал сборник “Прусская невеста” (С тех пор им написан ещё целый ряд произведений, но специфика “малой родины” ярче всего отражена в “Прусской невесте”). Действие – с отчётливым привкусом мистицизма – разворачивается в полуузнаваемом городе, населённом странными и сплошь несчастными людьми.
(Надо сказать, что авторы, имеющие калининградские корни, пишут о Кёниге так, точно их жизненным девизом стало: “Имена и события вымышлены. ЛЮБЫЕ СОВПАДЕНИЯ СЛУЧАЙНЫ”. В принципе, это понятно. Город-то маленький. Только опиши кого-нибудь узнаваемо... греха потом не оберёшься! Парадоксально, но факт: убедительнее всего РЕАЛЬНЫЙ Калининград был представлен в книге .... вышедшей в 1993-м году в одном из питерских книжных издательств под условным названием “Будни гарема”.
Автор, скрывшийся под “левым” псевдонимом, обрисовал в самых смачных подробностях будни тогдашнего вице-мэра по культуре Александры Яковлевой-Аасмяэ. И хотя её фамилия в книге названа не была... В Калининград книгу ввозили как контрабанду. И распространяли из-под полы. Люди сведущие раскупили весь тираж и попросили добавки. Но тут Аасмяэ “слетела” с занимаемой должности. Книга тут же появилась в магазинах – где и осела. По причине утраченного к ней интереса в читающих массах).
...Тенденция четвёртая. Связана с “королями и королевами российского детектива”. С конца 80-х годов, если писателю-детективщику было нужно, чтобы герой бесследно исчез – бедолага исчезал всенепременно в Калининграде! Так, в романах Анны Даниловой (которую “позиционируют” как детективщицу, работающую “по Фрейду”) в Калининграде “растворился” не один десяток ударившихся в бега предпринимателей или неудачливых киллеров. У Татьяны Степановой (ещё один автор, входящий в “горячую десятку” отечественных Конан-Дойлей)... в маленьком посёлке на Куршской косе (по описаниям – очень похожем на Морское) заводится целый маньяк, который не просто убивает молоденьких девушек, но делает это в полном соответствии с древней легендой: изощрённо топит в омуте. (Легенда, натурально, приводится: о чудище типа лохнесского, живущем в болоте ещё с тех пор, когда землёй владели пруссы). Кроме того, в романе есть героиня по имени Марта (её бабушка-немка вышла замуж за советского лейтенанта, который спас её от депортации), часто упоминается сопредельная Литва (туда пытается “смыться” разоблачённый маньяк), подруга Марты приезжает из Риги, а герой-любовник (бывший муж Марты, с простецким именем Ваня) норовит покончить с собой, сбросившись с башни раздолбанной кирхи... В итоге всех защищают от разнообразных напастей москвичи, приехавшие на Куршскую косу отдохнуть и порыбачить.
“Персональный ангел” Батяня
Илья Рясной кладёт в основу романа “Дело-табак” череду громких “заказных” убийств бизнесменов-”табачников” (до сих пор, кстати, так и нераскрытых). Информацией с ним, очевидно, поделились сотрудники калининградских правоохранительных органов – по крайней мере, “табачники” на страницах произведения сильно проигрывают по сравнению с доблестными мастерами сыска. Вот только, кто “заказчик”, Рясной так и не объясняет – финал романа даже не открыт, а, скорее, размыт. Все умерли.
Но круче всех вдохновилась калининградским колоритом “первая среди лучших” – Татьяна Устинова. В романе “Гроза над морем” (новое название – “Персональный ангел”) главным героем является некий Тимофей Кольцов... который явно “списан” с нашенского Батяни. Но... едва ли это льстит прототипу.
“Катерина рассматривала фотографию. Мужчина на ней выглядел мрачным и тяжёлым, как танк “Т-34” времён Отечественной войны. У него было неприятное лицо и взгляд людоеда из детской сказки. Очки в тонкой золотой оправе смотрелись на его лице таким же инородным телом, как бриллиантовая брошь на платье нищенки”.
Или: “В машине он слушает группу “Любэ” и роняет скупую мужскую слезу на свой кейс с деньгами, когда они поют про коня и про комбата”.
Или: “Из влажной банной глубины проклятого стекла на него (Тимофея Кольцова, - прим. авт.) смотрел больной мрачный мужчина... У мужчины было тяжёлое, совсем неспортивное тело и глаза человека, страдающего тяжким психическим недугом. Дьявол ещё не успел далеко уйти – глаза выдавали его близкое присутствие”...
- вот лишь несколько цитат навскидку. А вообще в романе Тимофей Кольцов женат на “мисс Мода-94”, но крутит бешеный роман со специалистом по пиару из московской фирмы, на заводе у него (имеется в виду “Янтарь”) “вкалывают как при немцах. И на верфях тоже”, а по дороге в его “прибалтийский замок” (под Светлогорском) на него совершается покушение...
А ближе к финалу “всплывают” ТА-АКИЕ подробности...
“Нас было трое, - сказал Тимофей. - Ещё брат и сестра, оба младше меня. Имён я не помню. Родители, конечно, пили.
Мне было лет... пять, наверное, когда папаша, напившись под Новый год, запер нас в квартире. Мы просидели одни дней восемь. Об этом потом даже в газетах писали. Мы съели обои, тряпки, вату из матрасов. Потом соседи нас как-то выручили, не знаю как <...> Однажды родители сильно дрались, и мы убежали на улицу. Была зима, сестрёнка простудилась и быстро умерла. Её долго не хоронили – она лежала в кухне на полу, это я тоже помню. Я не ходил в школу <....> Потом родители нас с братом продали. Нас продали Михалычу, который делал бизнес на таких, как мы. Портовый город, заграница близко, а извращенцев и в те времена было полно. Он предлагал нас мужикам, любившим мальчиков, и снимал это на плёнку. Конечно, они снимали не только порно. Ещё они снимали убийства. Убийства – это были самые дорогие кассеты. Ну, знаешь, где во всех подробностях <...> Брата однажды уволокли и обратно не вернули <...> Нас спасла случайность. Очередной пьяный сторож забыл включить ток в двери. И я выбрался. Меня подобрали какие-то моряки <...> оттащили в ментуру. И к утру всех взяли, включая Михалыча. Его потом судили и убили на зоне"... – и так далее, в том же духе.
Забойно, жёстко – и прикольно. Интересно, читал ли роман “прототип”?!
Калининград в детективе Устиновой тоже, мягко говоря, “интерпретирован”. “Немецкая чистота мощёных улочек <...> плотный и солёный ветер с моря, маленькие, почти европейские забегаловки, где можно поесть и выпить пива, дети и туристы, гуляющие, несмотря на осень и дождь, по лаково блестящей брусчатке<...>” Или: “аэропортик был маленький и чистенький, совсем непохожий на московский... Старенький самолёт натужно заревел двигателями, подруливая к зданию аэровокзала. На нем прилетело человек пятьдесят, в основном, моряки и их жены. Все они были немножко навеселе, с огромными, перетянутыми скотчем сумками...” – в общем, “почти Европа” в качестве условных декораций для неизбежного хэппи-энда на последней странице романа.
...И можно сказать, что ещё одна “тенденция” – это “ненаписанность” Калининграда. Не фона, не декорации, не условного пространства, на котором рвутся в клочья картонные страсти – а того города, в котором живём мы. Реальные люди. Отрезанные от метрополии. Обострённо чувствующие свою “уникальность” – точней, цепляющиеся за неё, как за соломинку... Иначе нельзя. Отбери у нас “уникальность” – и ЧТО останется?! Что останется нам... вынужденным в собственную страну ездить по загранпаспортам? Конечно, наш “земляк” Кант ответил бы: звёздное небо над нами и закон нравственности внутри нас. Но часто ли смотрим мы в это самое звёздное небо? (О внутреннем законе нравственности я помолчу). Впрочем, и во времена Канта жители ЭТОГО города звёзд на небе особенно не разглядывали. Зря, что ли, романтик и мистик Гофман, которым так гордятся “унаследовавшие” его калининградцы, НИКОГДА не упоминал в прозе названия родного города, обозначая его буквой “К.”? Видимо, “ненаписанность” – это карма.
... Ну а следующая наша “прогулка” – по по городу Канта.
Д. Якшина
