Наша сегодняшняя “прогулка” по Кёнигсбергу Алексашки Меншикова.
Пироги с зайчатиной
Александр Данилович Меншиков - светлейший князь, генералиссимус, сподвижник Петра I - был таким “баловнем счастья”, по сравнению с которым все остальные фавориты российских царей и цариц... все эти Бироны, Минихи, Орловы, Потёмкины, Разумовские - просто дети. 
Жалкие копии, столь же похожие на блистательный “оригинал”, сколь тусклая лампочка напоминает нам луну или звёзды. Судьба Меншикова, его стремительный взлёт на такую высоту, которая и во сне не могла бы привидеться обыкновенному смертному, а затем - его роковое падение, опала и ссылка - всё это, в сущности, есть “развёрнутая метафора”, воплощение духа безумного, роскошного, великого и трагического времени - XVIII века в России.
Вообще-то символом невероятного “возвышения над обстоятельствами” принято считать Наполеона. Ну, там... дерзкий корсиканец, из “простых”, сделавший венцом своей головокружительной карьеры реальный императорский венец, и т.д., и т.п. Образ устоявшийся и вполне конкретный. Но, думается, наш Алексашка Меншиков - круче. Наполеон как-то вот пирогами с гнилой зайчатиной на базаре не торговал, а вот Меншикову приходилось.
По гроб жизни
Принято считать, что Алексашка Меншиков родился в семье придворного конюха, т.е. простолюдина, хотя и не крепостного. Отец его отличался жестоким необузданным нравом, и Алексашка сбежал из дома в возрасте 12-13 лет. Голодал, слегка подворовывал, мастерски прикидывался юродивым: сидел полуголый на церковной паперти в лютый мороз, трясся, закатывал глаза и пускал изо рта пену...
Был взят за ловкость и “природную красоту” в дом к мужику-пирожнику. Сейчас бы сказали, для рекламы продукции. Какое-то время торговал упомянутыми выше пирогами, потом случайно прибился к Францу Лефорту.
Лефорт - швейцарец по происхождению, приехал в Россию из Голландии, жил в Немецкой слободе, был довольно состоятелен и, как ни странно, терпеть не мог своих соотечественников. Человек умный и смелый, он лелеял самые честолюбивые планы, связывая их - не иначе как по наитию - с подрастающим Петром.
В красивом и сообразительном Алексашке Лефорт разглядел недюжинные задатки - и вскоре ловко “подсунул” его Петру. Вряд ли в качестве соглядатая - скорее, просто так, на всякий случай, чтобы у Петра был под рукою “верный человек”. Ему, Лефорту, обязанный и по гроб жизни благодарный.
Ни читать, ни писать
И Алексашка действительно оказался и верным, и благодарным. Но едва ли Лефорт мог предполагать, как быстро синеглазый красавец, взятый к Петру денщиком, превратится в царскую “правую руку” (по словам Петра, хоть и вороватую, но надёжную). Более того, он слегка “потеснит” и самого Лефорта. Тот - старше Петра, любимый, но всё же наставник. Алексашка - ровесник, лёгкий в общении, обаятельный даже в своих пороках.
Известен случай: много позже, когда Алексашка был уже “полудержавным властелином”, но попался на очередном воровстве, Пётр в бешенстве выгнал его: “Скитайся по улицам и кричи: “Пироги подовые!”, как делывал прежде”.
Меншиков выскочил на улицу, купил у первого попавшегося пирожника кузов с пирогами, повесил через плечо, вернулся и завопил: “Пироги подовые!”
Пётр только махнул рукой: “Чёрт с тобой, опять прощаю. Но помни, Александр!”
Впрочем, о воровстве Меншикова мы скажем чуть ниже.
Алексашка сопровождает Петра повсюду - он вместе с ним на “потешных маневрах”, в поездках на Переяславское озеро и в Архангельск, в Азовских походах. Неграмотный (до конца жизни так и не научившийся ни читать, ни писать!), он обладает редким умом. Он “храбр, как чёрт””, а главное, он понимает: всё его благополучие зависит исключительно от расположения к нему государя. За ним никто не стоит, свою биографию он “делает” самостоятельно - и фантастически ловко!
“Велю карманы всем зашить”
В 1697-1698 годах Меншиков отправляется вместе с Петром в Западную Европу - его фамилия значилась первой в списке волонтёров, возглавляемых “десятником Петром Михайловым”, то есть царём.
Так описывает прибытие в Кёнигсберг Петра и волонтёров Алексей Толстой в романе Пётр I:
“Поутру вылезли на берег. Особенного здесь ничего не было: песок, сосны. Десятка два рыбачьих судов, сети, сохнущие на колышках. Низенькие, изъеденные ветрами бедные хижины, но в окошках за стёклами - белые занавесочки... (Петр со сладостью вспомнил Анхен). У подметённых порогов - женщины в полотняных чепцах за домашней работой, мужики в кожаных шапках-зюйдвестках, губы бриты, борода только на шее. Ходят, пожалуй, неповоротливее нашего, но видно, что каждый идёт по делу, и приветливы без робости.
Пётр спросил, где у них шинок. Сели за дубовые чистые столы, дивясь опрятности и хорошему запаху, стали пить пиво. Здесь Пётр написал по-русски письмо курфюрсту Фридриху, чтоб увидеться.
<...> Рыбаки и рыбачки стояли в дверях, заглядывали в окна, Пётр весело подмигивал этим добрым людям, спрашивал, как кого зовут, много ли наловили рыбы, потом позвал всех к столу и угостил пивом
<...> В лучшей части города, в Кнейпгофе, для гостей был отведён купеческий дом. Въехали в Кёнигсберг в сумерках, колёса загремели по чистой мостовой. Ни заборов, ни частоколов, - что за диво! Дома прямо - лицом на улицу. Повсюду приветливый свет. Двери открыты. Люди ходят без опаски. Хотелось спросить - да как же грабежа не боитесь? Неужто и разбойников у вас нет?
В купеческом доме, где стали, - опять - ничего не спрятано, хорошие вещи лежат открыто. Дурак не унесёт. Пётр, оглядывая тёмного дуба столовую, богато убранную картинами, посудой, турьими рогами, тихо сказал Алексашке:
- Прикажи всем настрого, если кто хоть на мелочь позарится, - повешу на воротах...
- И правильно, мин херц, мне и то боязно стало... Покуда не привыкнут, я велю карманы всем зашить... Ну не дай бог с пьяных-то глаз...”
“Обрюхатил” племянницу
И действительно, карманы были зашиты. Причём, себе Алексашка зашил карманы ДВОЙНЫМ СТЕЖКОМ! Зная свою натуру.
Вместе с Великим Посольством Меншиков посетил не только Кёнигсберг, но и Пиллау, и Фишхаузен. Именно он “обрюхатил” племянницу богатого горожанина Карла Дроста, в чьём доме на Кнайпхофе останавливался Франц Лефорт (участвовавший в торжественной церемонии встречи Великого Посольства). Ребёночек, родившийся аккурат через девять месяцев после этой самой встречи, был синеглазым, как и сам Алексашка.
Но Карс Дрост не прогадал: его племянница (сирота и бесприданница) получила в скором времени из России весьма приличные деньги, что и позволило ей выйти замуж за почтенного вдовца. Видимо, тому прозрачно намекнул, кто “автор” незаконнорождённого младенца. И он даже почувствовал себя польщённым.
...Потом в жизни Алексашки было много всего. Пётр называл его “дитя моего сердца”, но титулами и военными чинами не баловал. Однако во время войны со шведами маршал Огильви уже на полном серьёзе именует Меншикова “принц Александр” - и так его называют шведы. Меншиков проявляет чудеса храбрости: однажды он со шпагой в руке повёл в атаку очень слабый полк. И был Алексашка отчаянно смел, и мелькала впереди его расстёгнутая до пупа красная шелковая рубаха (камзол он сбросил перед боем), и “слабый полк” опрокинул шведов, которых было в ТРИ РАЗА больше!
А в битве под Полтавой под Меншиковым, находившимся в самой гуще схватки, были убиты три лошади - сам же он отделался лёгкими ранениями.
Кавалер ордена Чёрного Орла
В 1709 году он снова приезжает в Восточную Пруссию - сопровождает Петра, который после Полтавской победы совершает официальную поездку по Висле. В Кёнигсберге Меншиков навещает дом Карла Дроста и одаривает этого почтенного бюргера золотой табакеркой и “кульком денег”. Вероятно, Дрост передал всё это добро по назначению.
Надо сказать, Алексашка был человеком весьма влюбчивым, но... жениться хотел на знатной, дабы древностью рода жены “прикрыть пироги с зайчатиной”. Именно поэтому он, безусловно, влюбившийся в Марту Скавронскую, спокойно “сосватал” её Петру, за что Марта - будущая Екатерина I - была ему всю жизнь искренне и глубоко признательна.
Меншиков принимает участие в переговорах по поводу заключения договора между Россией и Пруссией, после чего даёт приём. Во время застолья прусский король жалует Меншикова орденом Чёрного Орла, что считалось особой честью. Среди кавалеров Чёрного Орла - до Меншикова! - были только родовитейшие титулованные особы.
Видимо, чтобы как-то оправдать в глазах других кавалеров Ордена сей жест, прусский король заявил, что, по некоторым документам, отец Меншикова - Даниэль Менех - якобы “вышел из прусской земли”, где обладал титулом графа. А уже в Москве он-де поменял имя на “Данилу” и стал служить в царской конной гвардии.
Меншиков спорить не стал. Но - отмечают его современники - своего низкого происхождения он никогда не скрывал и, в принципе, его не стыдился. Напротив, это было его “козырной картой” - при той лютой ненависти Петра к боярам, тоскующим по старым порядкам.
Лично отрубил более 20 голов
Никто усерднее Алексашки не брил боярам бороды - и никто, пожалуй, не участвовал так же рьяно в казни стрельцов. Только за один день Алексашка ЛИЧНО отрубил более двадцати голов!
Конечно, сегодня это вряд ли можно расценить как достоинство, но... Алексашка был человеком своего времени. В стрельцах он видел врагов - а Петру он был предан. Кстати, без особого пресмыкательства. Он был, пожалуй, единственным в окружении Петра, кто не называл его “Ваше Величество”. Даже в официальных бумагах на имя Петра, которые он надиктовывал, обращение было весьма свободным: “Спешу сообщить Вашей милости...”
В личной переписке Меншиков называл Петра: “Петер” или - чаще - “мин херц”, т.е. “моё сердце”. И подписывался лаконично: “А. Меншиков”. (Для сравнения: именитый боярин фельдмаршал Борис Шереметев подписывал свои письма Петру “Ваш холоп Бориско”.)
Известны случаи, когда Меншиков, в буквальном смысле рискуя жизнью, вмешивался в “крупный разговор” Петра с кем-либо из сподвижников. Однажды он полез под шпагу, заслонив грудью проштрафившегося полковника Гордона (который покорно ждал, когда Пётр в ярости проткнёт его насквозь).
В другой раз Пётр, осердившись на одного из своих “птенцов”, был готов уже произнести роковое: “С глаз долой!” Но тут Алексашка завопил диким голосом: “Ой, горю, горю!” Оказывается, он встал слишком близко к свечам - и загорелись кружева и ленты на его камзоле. Пётр начал поливать его вином, спешно принесли воды, огонь затушили, Пётр выругал Алексашку “разряженной бабой” и ушёл.
Но “приговор” сподвижнику так и остался непроизнесённым... и лишь двое-трое человек видели, как Алексашка сам поджигал на себе злополучные кружева и ленты, чтобы спасти друга юности.(“Сволочи, гореть не хотели!” - устало сказал он свидетелям.)
Дом купца Нагеляйна
Посещал Алексашка в Восточной Пруссии и Инстербург (ныне Черняховск), и Рагнит (Неман). В 1713 году он останавливался в Кёнигсберге, чтобы принять дипломатические бумаги от русского посла Куракина - и вновь давал приём, который привёл приглашённых в “священный трепет”. С таким изяществом и такой безумной роскошью он был обставлен.
Кстати, Меншиков очень любил Кёнигсберг. Это был первый иностранный европейский город, им увиденный - и покоривший его своей чистотой, упорядоченностью, ухоженностью домов и улиц. Впоследствии, когда Меншиков станет генерал-губернатором Санкт-Петербурга, в строящемся городе он потребует воплотить ту свою “первую любовь”... которая заставит его, к примеру, сделать свой первый “дворец” в Петербурге (известный нынче как дом Меншикова) очень похожим на дом купца Нагеляйна, где они с Петром останавливались в их первый европейский вояж.
...Меншиков был ВЕЛИКИМ ЧЕЛОВЕКОМ. Кавалер десяти иностранных орденов, богатейший землевладелец (он был вторым по богатству в России после царя!), член Иностранной Академии Наук... Ему - неграмотному! - почтительное письмо с предложением членства написал лично ученый Исаак Ньютон... И при этом Меншиков считался, как сказали бы сегодня, и самым крупным в стране “взяточником и казнокрадом”. Что, впрочем, может не совсем соответствовать реальному положению вещей.
“Запускал лапы в казну”
Почему-то Пётр, известный своим категорическим неприятием тех, кто запускал руку в казну, Меншикова щадил. Хотя размах приписываемого последнему мздоимства, как говорится, “зашкаливал”. 
Да, Пётр мог дать “куманьку” в зубы, мог качественно “отвозить” его своей царской дубинкой, мог даже распорядиться о наложении крупного штрафа... Но когда недоброжелатели Меншикова (а их, естественно, было немало) заводили речь о тюрьме и о казни, Пётр отвечал: “Где дело идёт о жизни или чести человека, то правосудие требует взвесить на весах беспристрастно как преступление его, так и заслуги, оказанные отечеству и государю. А Меншиков мне и впредь нужен”.
Есть сведения о том, что Меншиков “запускал лапы в казну” не только ради личного обогащения. Да, он, попавший “из грязи в князи”, всей душой, самозабвенно полюбил роскошь - и вообще всё, что можно купить за деньги. Да, он пытался компенсировать неслыханным богатством своё прошлое “свинопаса, пирожника, конюха” (как пренебрежительно говорили его родовитые недруги). Но он нёс и многие затраты “ради царского интереса и чести”.
После смерти Петра
Пётр I жил очень просто - роскошные пиры для иностранных посланников закатывал Меншиков. За свой, естественно, счёт. При том, что деньгами “в законном порядке” (в смысле жалованья) Пётр его отнюдь не баловал. Свои деньги Меншиков давал на подкуп иностранных министров, из личных средств финансировал нужного Петру польского короля Августа и т.д., и т.п. За это прощал ему Пётр всевозможные прегрешения - знал, что если надо, Алексашка последнюю рубашку с себя снимет и не поморщится.
Что, кстати, и произошло в конце жизни Меншикова. После смерти Петра он стал фактическим правителем страны. Номинально сидевшая на троне Екатерина I во всём с ним советовалась и слушалась беспрекословно.
Кстати, именно в краткий период её “правления” Меншиков посетил Восточную Пруссию в последний, шестой раз, но без особой помпы. Звезда его уже закатывалась, но он не знал, что окончательный “закат” произойдёт очень скоро.
Пел на клиросе, служил дьячком
Император Пётр II, ещё 12-летний мальчик, занявший престол после смерти Екатерины I, под влиянием придворных арестовал и сослал Меншикова с семьёй в Сибирь, в Берёзов. Юный царь лишил его всех занимаемых постов, наград, имущества, титулов.
Так что человек, владевший 90.000 крестьянских душ, шестью городами, имевший 4.000.000 наличных денег и 9.000.000 - в заграничных банках, а также на 1.000.000 рублей драгоценностей и 105 пудов золотой посуды, отправился в ссылку, имея в кармане 500 рублей. Жена умерла по дороге.
Кстати, о супруге. Жена Меншикова, красавица Дарья Арсеньева, была простой, весёлой, преданной, любящей женщиной и настолько скромной, что в письмах к “радости-капитану” Петру (Первому) она подписывалась “Дарья-глупая”.
...В Берёзов Меншиков прибыл с двумя дочерьми и сыном, которые от непривычных условий жизни и сурового климата быстро начали чахнуть. Меншиков же... раздал половину своих денег местным мужикам, а сам... начал строить церковь. Лично рубил её из дерева, плотничал, столярничал, своими руками копал землю, а когда церковь была построена, пел на клиросе и служил дьячком. Местные жители считали его праведником.
Умер он в 56 лет. С просьбой о помиловании НЕ ОБРАЩАЛСЯ. Перед смертью вспоминал юность, Балтийское море... и Кёнигсберг, где для него всё ещё лишь начиналось.
Ну а наши “прогулки” - продолжаются.
Д. Якшина
