Многим читателям “НК” пришлись по душе статьи Петра Галкина (“Тайны Балтфлота”, №№200-201, “У адмиралов нет лампасов”, №205), выдержанные, как сейчас принято говорить, “в духе Покровского”.
Помните? У автора нашумевших “72 метров”?.. “Офицера МОЖНО лишить очередного воинского звания или должности, или обещанной награды, чтобы он лучше служил... Или можно не лишать его этого звания, а просто задержать его на время... Можно не отпустить в академию или на офицерские курсы. Или отпустить, но в последний день, и он туда опоздает, и все это для того, чтобы он ощутил, чтобы он понял, чтоб дошло до него, что все не так просто... Можно запретить ему сход на берег, если это корабельный офицер, или объявить ему лично оргпериод, чтобы он организовался... или отпускать его такими порциями, чтоб он понял наконец... Или можно все время отправлять его в море, на полигон, на боевые дежурства, в тартарары и еще куда-нибудь, а квартиры ему не давать... Или можно дать ему квартиру, но не сразу, а лет через пять, восемь или восемнадцать... И вообще, с офицером МОЖНО сделать столько!.. Столько с ним МОЖНО совершить!..”
Пожалуй, только одного нельзя сделать с НАСТОЯЩИМ офицером: сломать его. Не физически: человеческий позвоночник - очень хрупкая штука, и ломается он подчас с легкостью веточки. Настоящего офицера нельзя сломать “изнутри” - даже если уже тринадцатый год он, как Петр Галкин, сидит в инвалидной коляске.
...Кажется, еще совсем недавно целые поколения советских людей вырастали на “Повести о настоящем человеке” Полевого и на биографической книжке “Как закалялась сталь” Островского. Нынешние тинейджеры этих книг не читают. Может, и правильно: очень уже они были навязчиво идеологизированы. Но... было в этих историях - о летчике, сумевшем с ампутированными ногами вернуться в небо, и о тяжело больном человеке, обездвиженном, измученном, но не превратившемся в “овощ” до последних минут своей жизни - то, чего нам так не хватает сегодня: неподдельная и не “бригадная” романтика. Герои этих книг - обычные в сущности люди - не сдавались, как бы жестко ни била их судьба.
...Вот и Петр Галкин интересен не только своими - по большей части прикольными - воспоминаниями о флотском житье-бытье. Его жизнь - юноши, как теперь принято говорить, из элитной семьи, курсанта, потом - лейтенанта с блестящими перспективами... контрразведчика... таможенника, прикованного к инвалидному креслу - эта жизнь представляет интерес еще больший. Не как образец для подражания (это звучало бы слишком высокопарно), но как материал для размышления - каждого из нас. Над тем, что в окружающем нас мире действительно ценно, а что - так... пыль, мишура, конфетти. Итак, Петр Галкин говорит о себе.
- Я родился в ноябре 1961 года в Новосибирске. Отец - врач, кандидат наук, детский травматолог. Сюда, в Калининград, его пригласил Яков Наумович Томчин, один из самых первых здешних врачей. Тогда организовывалась областная детская больница. А травматологи были очень востребованы... Дети рылись в земле, находили все: от патронов до снарядов. И, естественно, подрывались. У отца даже своя классификация пациентов была: “минеры”, “саперы”, “парашютисты” и т.д.
...Нас с матерью отец перевез в Калининград в шестьдесят третьем. Как молодые специалисты, они получили квартиру на ул. Репина. Надо сказать, у нас вообще не типичная семья. Дед по материнской линии был председателем Новосибирского облисполкома. Он из бывших репрессированных, но в Великого Кормчего верил свято. Поэтому с приходом Хрущева его отставили. Однако на пенсию он вышел директором крупного “ящика”... Он никогда ничего не получал в партийных распределителях, долго жил с женой и четырьмя детьми в коммуналке... а старший сын уже был женат.
Потом дед, правда, получил квартиру в престижном доме - но это бабушкина заслуга. Она туда переехала, пока он был в командировке, а деда “подловила” на том, что он любил горячую ванну. Он вошел, рассерженный, а она ему и говорит: “Иди помойся, я тебе ванну уже набрала”. Он залег в ванну часа на два, разомлел, - и согласился с переездом... Но одна комната из трех всегда была “гостевой”.
Мама - детский врач. Вы можете сейчас представить, чтобы дочь губернатора или мэра, не набрав на экзаменах одного балла до “проходного”, пошла работать санитаркой в городскую больницу, а уж потом снова поступала в мединститут? Так было с моей мамой.
Старшая мамина сестра - директор Новосибирской государственной библиотеки, заслуженный работник культуры РФ; младшая сестра - ученый в Новосибирском Академгородке. Брат - управленец, он с академиком Лаврентьевым создавал Академгородок. Он - философ, доктор наук, профессор, был ректором Высшей партийной школы в Новосибирске. Когда умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко, детей генсека срочно стали убирать из Москвы, чтобы вывести их из-под удара. Вот на место дяди и сунули старшего сына Черненко, а дядю в приказном порядке перевели в Москву. Он работал заведующим сектором уставных взаимоотношений в орготделе ЦК КПСС. (По нынешним меркам, это что-то типа зав. отделом в Администрации Президента России.) Кстати, кто думает, что эти люди не влияют на жизнь страны, тот глубоко ошибается.
Жил он в доме на 2-й Тверской-Ямской, в соседнем подъезде - Зюганов и Ельцин. Я сталкивался с ними, когда приезжал к дяде - но они еще не были тогда особенно крутыми... Там вообще интересные люди жили. К примеру, Воронцов - дипломатический чиновник из династии тех самых Воронцовых, потомков графа и наместника Крыма... Матушке этого Воронцова был 101 год, и в 1991-м она очень радовалась, что дожила до падения большевиков.
Кстати, дядя входил в группу, которая фактически готовила устав социал-демократической партии - то, что было предложено Горбачеву и что могло спасти КПСС. Горбачев отказался - и все потерял.
- А вы пользовались покровительством дяди?
- Никогда. Говорю же: семья была нетипичная. Отношения были такими, что попросить о каком-то там “покровительстве” и в голову прийти не могло! Другое дело, если несправедливость, если ты прав на все сто, а тебя унизили...
Да и не стремился я как-то выделиться, решил поступать не в столичный военный ВУЗ, а в наш, в КВВМУ. Там учился мой дядя по отцовской линии, он много рассказывал о ракетно-артиллерийском факультете. Проблема была лишь в одном: я окончил школу в 16 лет и, чтобы поступить в военное училище, лично писал письмо министру обороны СССР маршалу Устинову - о том, как мечтаю стать офицером. Тот разрешил. Меня допустили к экзаменам. И присягу я принял в шестнадцать лет.
- Как показалось вам курсантское житье-бытье?
- Неоправданно жестким. 3 сентября - присяга, а первое увольнение я получил на ноябрьские праздники. 150 человек в одном помещении, отсутствие горячей воды, дистанция между старшим и младшим курсами... Нас называли “рогатым” факультетом - и на Новый год лепили нам снежную бабу с рогами. Штурманов мы называли “циркуля”, разведку - “мохнатые уши”... И тоже им бабу лепили. С мохнатыми ушами.
- Как вели себя курсанты по отношению друг к другу? Ведь были же среди вас и классические “позвоночники” (то бишь, сынки высокопоставленных персон, поступающие в училище “ по звонку”, - прим. авт.)?
- Были. Но одни, имея очень “больших” родственников, никак этого не афишировали... Например, Кадышев. Его отец в сорок один год был вице-адмиралом, руководителем разведки, Героем Советского Союза - сын этого никак не афишировал. Никто не знал, что у Алексея Егорова отец - комбриг (имеется в виду В. Егоров - нынешний губернатор, - прим. авт.). А в этой же роте был другой Егоров, сын другого комбрига... такой весь распальцованный... А отчислили его за воровство. Деньги таскал у однокурсников.
Был у нас такой Чижов, сынок нашего резидента в Египте. Его отец был офицером ГРУ, капитаном первого ранга, легальным военным атташе... а сынка, у которого пальцы изо всех мест росли - отчислили... Был и такой Шадрич. Его из училища Фрунзе к нам привезли без экзаменов. Он великолепно рисовал, говорил на иностранных языках - и категорически не хотел быть военным. Вылетел.
...Но главное началось, когда приблизилось распределение. На стажировку на пятом курсе все рванули на Север и на Камчатку. По возвращении - все захотели на Балтику. Все увидели то, что увидели... Это ведь как Покровский описывает: обгаженные чайками скалы - и больше ничего. Север никто из моряков Севером не называл. Все говорили “серево”... Да все это показывали по ТВ после гибели “Курска”.
И вот - на пятнадцать мест на Балтфлоте оказалось больше сорока претендентов. Мне, правда, волноваться не приходилось: я заканчивал училище с баллом 4,85 и возглавлял партийное бюро роты.
Но ребята повеселились. Тут было и утопление чужих партбилетов в туалете - чтобы убрать конкурентов... На III-м факультете кто-то свистнул у соперника сверхсекретную тетрадку - а тот возьми да признайся, что накануне записал в тетрадь пару лекций, которые давались только на слух... Все училище сидело на казарменном положении. И отчислили того, кто свистнул. Он вообще под статью влетел...
А то еще в Балтийске на практике двое сбежали к женам. Их поймали - быстренько провели партийное собрание и исключили их из партии. За “самоволку”! А это было очень серьезно. Это ведь в сорок третьем генерал-лейтенант Говоров мог быть беспартийным - и командовать фронтом. А у нас беспартийный не мог бы стать никем.
На IV-V-м курсах мы рассматривали по пять-шесть заявлений в неделю о приеме в КПСС! 80-85% курсантов выходили из училища коммунистами... Так вот, с этими двумя нам удалось все “тормознуть”. Ребятам “поставили на вид”, а через месяц все вообще тихонечко сняли. Кстати, у одного из них, Коли, отец был на очень высоком посту в КГБ... Теперь Коля - зам. директора в очень крупной российской фирме. А второй - Нелидин - сейчас капитан I ранга, командир большого противолодочного корабля, недавно вернулся из похода... Путину экскурсию по кораблю устраивал... А представьте, если б им тогда судьбу сломали?!
...По распределению я поехал в Лиепаю. Попал в ОВРу (бригада охраны водного района, - прим. авт.), на флагманский корабль “Комсомолец Латвии”. Командир у нас был орденоносец, замполит - лучший вахтенный офицер соединения, кавалер медали “За боевые заслуги”. Это вообще исключительный случай, после Саблина (замполит рижского сторожевого корабля, который в 1973 году накануне 7 ноября из идейных соображений повел свой корабль сначала в Ленинград, а потом - как предполагалось - в Швецию, - прим. авт.) замполитам запретили стоять вахты...
И вот я - лейтенант двадцати одного года. И матросам у меня по 21 году. Первое впечатление - ужас. Так, в училище мы зенитно-ракетный комплекс изучали только на тренажерах, у нас даже пусковой установки не было. А тут я получил новейший комплекс - и не знал, как к нему подступиться. Мне повезло, что в экипаже на флагмане были те, кто принимал корабль - научили. Через месяц я сдал на допуск к управлению боевой частью, а через 2,5 - на вахтенного офицера...
...А пока - на второй день по прибытии на службу - пошел в патруль по гарнизону. Знаете, у моряков Балтфлота была присказка: “В Балтийске - служат, в Лиепае служат и живут, в Риге живут и служат, в Таллине - живут”. Всю тонкость этих смысловых градаций я понял не сразу. Но - начал понимать, когда комендант Лиепайского гарнизона стал меня инструктировать.
В Лиепае комендатура располагалась в центре города, был такой знаменитый “квадрат”: гостиница - ДОФ - ресторан - комендатура. Вот комендант (рост два метра, шитые звезды на погонах, крахмальные манжеты с золотыми запонками, туфли) и спрашивает: “Выходит из ресторана в зюзю пьяный офицер. Ваши действия?” Я отвечаю, как это было в Балтийске: “Руки за спину - и в комендатуру!”
- О-о, батенька, так вы и до конца патруля не доживете!.. Если офицер в состоянии говорить, надо спросить, где он служит, посадить его в такси и отправить в часть. Если говорить он не в состоянии - посмотреть документы, поймать такси и отправить в часть...
У меня от изумления - прямо фуражка дыбом. Робко так интересуюсь: “А где патрулю во время дежурства обедать?”
- А вот тут кафе, там кофе, пирожные... - отвечает комендант.
...В Лиепае армейского маразма практически не было. Помощник дежурного мог появиться в югославских туфлях тонкой кожи - и ничего, небо на землю не рушилось. И отдыхали офицеры не как в Балтийске - в “Дружбе” (в просторечьи: “Дрючба”), не в ржавом “Якоре”, не в “стекляшке” и “яме” (кафе в местном Доме офицеров)... К их услугам были около десяти ресторанов, не считая кафе. Маленький Париж!.. А еще - два православных и три католических храма, синагога, протестантская кирха... Шепотом друг другу сообщали: в здании госпиталя ПРЕЖДЕ было Морское собрание, резиденция Колчака... На старом кладбище мирно соседствовали тевтонский крест, памятник латышам, погибшим в девятнадцатом году - и огромный крест русским воинам, павшим в годы Первой Мировой... И в городе - памятник Маринеско. Которого, кстати, офицеры очень чтили, хотя о его скверном характере на флоте легенды слагались. Как и о том, что, когда лодка Маринеско возвращалась из похода, она залегала на дно у пирса - и сутки экипаж пил, не всплывая.
На одном артскладе красовался термометр - Кайзеровский чугунный орел, на другом - термометр времен Третьего Рейха. И никому это добро не мешало...
В Лиепае как-то сумели сохранить дух русского военно-морского флота. Ведь до Хрущева флотом управлял барон фон Галлер... Адмиралом флота в Советском Союзе был Исаков, выпускник Морского корпуса. Начальник Главного штаба ВМФ. Элита! И эта элитность морских офицеров всячески культивировалась и поощрялась. А Хрущев поставил Горшкова - и родилась присказка: “На флот нагадили и Горшком накрыли”. При Хрущеве порезали линкоры, крейсера - а построили эсминцы, вооруженные орудиями 45 и 76-го калибра. “Пульно-бздульная артиллерия”. Прибрежный флот - “мотоциклы”. 204-е МКП - “горбатые”... это вообще каторга. В корму малому противолодочному кораблю ставили две самолетные турбины.
Скорость от этого увеличилась узла на три, зато какой был рев, свист!.. Все летело! Надо было видеть ЭТО со стороны...
Но в ОВРе на Балтике - если не спиться - была хорошая возможность карьерного роста. Через полтора-два года я был уже и.о. дивизионного ракетчика... а однажды целых десять дней оставался за командира корабля.
- Как же вас занесло в контрразведку?
- Был восемьдесят шестой год. Только началась перестройка. Меня пригласили на беседу в военную контрразведку и предложили перейти к ним на службу. Говорят: надо ехать учиться. Куда? В Новосибирск. В мой родной город, на целый год! А я тогда зачитывался Богомоловым. “Момент истины”, “чистильщики”, “волкодавы”... Я согласился. В считанные дни был оформлен мой перевод в 3-е Главное управление КГБ СССР. Я поехал в так называемую “школу женихов”.
Как правило, моряков набирали человек 28-30, один класс. В звании не выше капитан-лейтенанта. Замполитов в “школу женихов” не брали - на этот счет существовало специальное Постановление ЦК КПСС.
Правда, у нас один был, с Тихого океана, из морской пехоты - как-то его провели чудом, над ним все издевались по-черному (красные погоны не хотел перешивать, сапоги носил)... Моряков в тот год - в первый и последний раз - набрали целых три класса. Это был опрометчивый шаг - создать единый курс из девяноста морских офицеров... Мы им там показали, что такое флотская демократия...
- Чему вас учили?
- Вести борьбу со шпионажем в воинских частях.
- То есть обзаводиться осведомителями?
- Я бы сказал так: искать источники информации. Кстати, слово “осведомитель” было незаслуженно скомпрометировано. Как и слова “охранка”, “жандарм” и т.д. До 1917 года, чтобы стать жандармом, нужно было пять лет в гвардии отслужить или два года в лейб-гвардии... (Не надо путать жандарма с полицейским, жандарм на улице не стоял и уголовников не ловил.)
На Балтике был гвардейский крейсер “Память Азова” - вариант черноморского “Потемкина”. Об этой истории не любят вспоминать. А было так: когда на крейсере “Память Азова” в 1905 году большевикам удалось поднять восстание, его подавил... боцман, резидент охранки. Он убедил матросов, что нужно освободить господ офицеров и посадить вместо них красных смутьянов... Потом этот боцман стал ротмистром и руководил всеми агентами, осведомителями и провокаторами в Кронштадте...
- Но отношение к контрразведчикам на флоте, наверное, все равно было не очень...
- Все было нормально. Если только оперработник не попадал под влияние флотского командования или не начинал выслуживаться... Вот, когда он собирал “портяночные” сведения (кто с кем пьет, спит и т.д.) - авторитет терял немедленно. А так... если у тебя нет шпионов - занимайся обеспечением секретности. Дел хватит. У меня меньше бригады в обслуживании не было. А это 12 корабельных единиц. Потом - отдел вспомогательного флота, 54 вымпела, около 4000 человек... И так - почти четыре года.
- А что потом?
- А потом в обществе стало меняться отношение к КГБ, к ценностям... Началась пора реабилитации жертв политических репрессий. Были случаи, когда у офицеров ломались судьбы из-за того, что они приносили на службу “Один день Ивана Денисовича” Солженицына. И вот мы - в конце восьмидесятых - ехали, извинялись... Советская власть признавала свои ошибки - правда, человеку от этого было не легче... В девяностом году мне все уже стало ясно. И я переводом перешел в другое ведомство - в таможню.
О 1990-м следует сказать особо. “Экономическая блокада” Литвы... Глупость дурацкая. Ведь литовцы до начала “блокады” ничего не говорили о политической независимости. Речь шла об экономических свободах, которые имеет, например, Татария. Но была допущена стратегическая ошибка и империя начала разваливаться. Империя, построенная на предательстве и лжи. Помните - в 1917-м: “Вся власть Учредительному собранию!” - “Земля крестьянам! Мир народам! Фабрики рабочим!” Ничего из вышеперечисленного не выполнено, а взамен - Гражданская война, “военный коммунизм”, “коллективизация, “голодомор” (по сути - геноцид), постановление ЦИК СССР от 1934 года о расстреле врагов народа с 12-ти летнего возраста, репрессии в течение 32 лет (!) (с 1918-го по 1950-й), потом строительство “мировой системы социализма”. И все - крах.
Еще в 1987-м у меня (просто опера) в домашней обстановке состоялся разговор с руководителем административного отдела ЦК КПСС (адмимнистративный отдел, курировавший в ЦК все “силовые органы” страны, в шутку называли “адом”, а его руководство - “зав. адом”). Видимо, уже тогда в Москве трезвые головы понимали: “что-то не так”.
Спросил он меня о Калининградской области и соседях-прибалтах. Какие различия? Я ответил, что, мол, обидно: одно море, одни курорты, но все финансирование идет туда, а нам - шиш.
Ответ меня несколько обескуражил: “Там строится “фасад социализма”. Но придет и наше время”.
Не пришло. Фасад построили. Теперь мы должны в ближайшем десятилетии достигнуть их уровня жизни. Получается, что построили “фасад” для ЕС и НАТО. Спасибо “лучшему немцу 1990 года” и кавалеру “Большого креста за заслуги ФРГ” М.С. Горбачеву. Больше нечего добавить.
Что касается таможни... Структура формировалась с нуля... А потом был март 1992 года. Вечером я возвращался домой. На эстакадном мосту на меня напали. Подробностей я не помню - ретроградная амнезия, тот день я представляю себе отчетливо лишь до тринадцати часов... Когда очнулся - назвался своим отцом. Два месяца потом со зрением были проблемы: люди ходили под острым углом... все скашивалось, съезжалось книзу...
Нападавшие меня не били, а убивали. Повреждение спинного мозга, перелом ребер, было пробито легкое, ушиб головного мозга, перелом основания черепа... переохлаждение... Меня не добили только потому, что сочли уже мертвым.
Забрали удостоверение, пропуск на границу... Потом преступников поймали в пограничном районе в Гродно.
Конечно, свое они получили: сели в 1992 году в одной стране, вышли в 2000-м - в другой. Казнь еще та.
А я... когда пришло осознание - показалось, что мир рухнул. Безвозвратно.
Мне повезло: со мной были мои родные, мои друзья... Председатель ГТК издал специальный приказ - меня оставили в кадрах как аналитика.
- Вы женаты?
- Был. Развелся в 1990 году, еще до травмы... Знаете, у нас в обществе долго считалось, что человек - винтик, если он поломался, надо выбросить и поставить другой. На Западе нет слова “инвалид”, там говорят “человек с ограниченными физическими возможностями” - потому что такой человек может и должен быть активен. А у нас - невозможно перемещаться по городу. Специальной программы по обеспечению для инвалидов приемлемых условий жизни просто не существует - только какие-то симпозиумы (“конвульсиумы”, как я их называю).
Друзья сделали мне специальный пандус в подъезде... но друзья не могут устраивать пандусы по всему городу! А надо-то всего лишь убрать кое-где бордюрный камень и вместо него бросить четыре лопаты цемента. Все рассуждения о том, что это дорого - от лукавого. Достаточно побывать в Клайпеде... да хотя бы в Светлогорске! Хотя там тоже - прекрасный подъемник, лифт, променад... но до подъемника - восемь ступенек, и десять ступенек - на променад. И все. Преодолеть их в коляске самому невозможно...
Более того! Я - человек верующий. Но я не могу попасть ни в один из православных храмов! Три-четыре ступеньки - неужели сложно кинуть на них съемный деревянный пандус? Нет, конечно, там никогда не откажут в помощи, закатят тебя по ступенькам - но зачем? Посмотрите на любой иноконфессиональный храм - там все сделано.
...В областной драматический театр мне пытаться попасть - бесполезно. В художественную галерею ездил на интересную выставку, так жалко было омоновцев: они, вместо того, чтобы стеречь раритеты, таскали меня по лестницам... За границей везде в таких местах есть подъемники. Достаточно обратиться к фондам - они помогут, если не средствами, то, по крайней мере, предоставят техническую документацию... Нужны не декларации, а действия.
В Швеции 50% должностей во всех социальных ведомствах занимают люди с конкретными патологиями: слепые, глухие, колясочники... В Англии министр внутренних дел - слепой, в Германии крупный политик, лидер ХДС/ХСС, передвигается в коляске... А у нас? Я двенадцать лет езжу в санаторий - и вижу, что за последние пять лет количество обездвиженных увеличивается в геометрической прогрессии. Это и результаты автомобильных аварий, и последствия сидячего образа жизни (дискогенные грыжи, неудачные операции)... Это проблема - и серьезная. И решать ее должен человек, который знает, что ему надо, не понаслышке. Ну никогда не поймет ходячий парализованного.
У меня, к примеру, три высших образования: военное, высшее специальное и юридическое (окончил КГУ в 1998 году)... Такие, как я, могли бы сдвинуть дело с мертвой точки - если, конечно, мы хотим БЫТЬ цивилизованным государством, а не только кричать об этом на всех углах. Об этом впервые открыто заявлено Президентом России - это не мои слова.
* * *
Вот такая жизнь абсолютно самостоятельного и легкого на подъем человека. По счастью, востребованного - т.е. имеющего шанс реализовать свои силы и свой интеллект. Что ж, возвращаясь к Покровскому - у каждого из нас свои “72 метра”... И может быть, кому-то преодолеть их в патовой ситуации поможет именно Галкин? Умеющий ЖИТЬ, а не ВЫЖИВАТЬ в нашем... относительно цивилизованном... обществе.
Д. Якшина
вместо послесловия.
После публикации в нашей газете статьи Петра Галкина “Блеск и нищета Балтфлота”, автор позвонил нам и рассказал о реакции ветеранов.
- Их возмутило название статьи. Хотя я не совсем понял, почему.
Петр попросил нас сделать послесловие и привести следующие его слова: “Я благодарен всем тем, кто прочитал то, что я написал - и тем, кто подверг меня жесточайшей критике. И, конечно же, тем, кто принял и одобрил мои мысли (большей частью, это мои ровесники)... Приношу свои извинения за допущенные неточности: крейсер “Октябрьская революция” на “открытой воде” не был менее 10 лет, но всё же, отправившись на стратегические манёвры под флагом комфлота, он потерял ход и вышел из строя. Что было - то было... Приношу свои извинения контр-адмиралу В. Колондырцу (в указанный период он не командовал крейсером) за вольное упоминание его имени и фамилии.
И еще. К сожалению, наше общество до сих пор расколото. Поэтому приведу слова Верховного главнокомандующего и президента, сторонником которого я являюсь: “Тот, кто не сожалеет о распаде Советского Союза не имеет сердца, а тот, кто стремится сейчас восстановить СССР, не имеет разума”. По-моему, больше нечего добавить”.